Эволюция мемов
Эволюция мемов
В классическом научно-фантастическом рассказе Айзека Азимова «Остряк»[100] (Jokester), написанном в 1956 году, главный персонаж – ученый, исследующий анекдоты. Он выясняет, что, хотя многие люди иногда делают остроумные, оригинальные замечания, никто никогда не изобретает то, что он сам признает полноценным анекдотом: рассказом с сюжетом и концовкой, вызывающим у слушателей смех. Каждый раз рассказывая анекдот, люди просто повторяют то, что слышали от кого-то еще. Так откуда же берутся анекдоты? Кто их придумывает? Вымышленный ответ, который приводится в «Остряке», притянут за уши и нас здесь не интересует. Но посыл рассказа не настолько абсурден: вполне вероятно, что какие-то анекдоты никто не придумывает, они возникают эволюционным путем.
Люди рассказывают друг другу забавные истории – некоторые из них вымышленные, некоторые – реальные. Это не анекдоты, но какие-то из них становятся мемами: они достаточно интересны, и люди пересказывают их друг другу. Однако они редко передаются слово в слово; не сохраняются при этом все детали. Как следствие, у часто рассказываемой истории появляются разные варианты. Некоторые из них пересказывают чаще, чем другие, иногда потому, что люди считают их более забавными. Когда это является главной причиной для пересказа, последующие варианты, которые продолжат гулять по миру, будут становиться еще забавнее. Таким образом, появляются условия для эволюции: повторяющиеся циклы неидеального копирования информации, чередующиеся с отбором. В конечном счете эта история становится настолько забавной, что заставляет людей хохотать, – получается полноценный анекдот.
Вполне возможно, что анекдот может подвергаться вариациям, которые не были нацелены на то, чтобы сделать ее смешнее. Например, люди, которые слушают историю, могут что-то не расслышать или не так понять, а могут что-то изменить в ней из практических соображений, и в редких случаях чисто случайно получается более смешная версия, которая станет затем распространяться лучше. Если анекдот развился таким путем из истории, которая не была шуточной, то у него действительно нет автора. Другая возможность состоит в том, что большинство людей, изменявших забавную историю, пока она еще не стала анекдотом, вносили свой вклад в нее, задействуя творческие способности, чтобы намеренно сделать ее смешнее. Анекдот действительно был создан путем вариации и отбора, его забавность стала результатом творческих способностей человека. В этом случае будет неправильным говорить, что «ее никто не создавал». У нее было много соавторов, каждый из которых вложил в результат свою творческую мысль. Но все равно может быть так, что буквально никто не понимает, почему он получился таким смешным, а значит, никто по своему желанию не смог бы создать другой, не менее смешной анекдот.
Хотя мы не знаем, как устроено творческое мышление, нам известно, что это эволюционный процесс, протекающий в голове человека. Ведь оно связано с догадками (то есть вариациями) и критикой (служащей для отбора идей). Таким образом, где-то в голове слепая изменчивость и отбор поднимают творческую мысль на новый уровень эмерджентности.
Идея мемов подвергалась большой, радикальной и, как мне кажется, ошибочной критике за нечеткость, бесполезность и даже предвзятость. Например, когда была пресечена религиозная традиция древних греков, но об их богах продолжали рассказывать, хотя бы только и в форме мифов, оставались ли эти рассказы теми же самыми мемами, невзирая на то, что теперь они вызывали другое поведение? В результате перевода законов Ньютона с латыни на английский произносить и писать стали другие слова. Остались ли мемы теми же самыми? Вообще говоря, такие вопросы не ставят под сомнение ни существование мемов, ни полезность этого понятия. Это все равно что спорить, какие объекты в Солнечной системе нужно называть планетами. Считать ли Плутон «настоящей» планетой, ведь он меньше, чем некоторые из спутников планет в нашей Солнечной системе? А Юпитер – планета или незажженная звезда? Это не важно. А важно то, что есть на самом деле. И мемы есть независимо от того, как мы их называем или классифицируем. Так же как основная теория генов была разработана задолго до открытия ДНК, так и сегодня, не зная, как идеи хранятся в голове, мы все же знаем, что некоторые из них можно передавать от одного человека другому, и они могут влиять на поведение людей. Мемы как раз и есть такие идеи.
Другое направление критики заключается в том, что мемы, в отличие от генов, не хранятся в одинаковой физической форме у всех носителей. Но, как я объясню далее, это необязательно отменяет возможность «верной» передачи мемов в том смысле, который важен для эволюции. В действительности имеет смысл считать, что мемы сохраняют свои индивидуальные черты, переходя от одного носителя к следующему.
Подобно тому, как целая группа генов часто обеспечивает то, что нам может казаться единой адаптацией, есть мемокомплексы, состоящие из нескольких идей, которые могут также рассматриваться как единая, более сложная идея, например квантовая теория или неодарвинизм. Таким образом, не имеет значения, считаем ли мы мемокомплекс одним мемом – как не важно и то, ссылаемся ли мы на квантовую теорию как на единую теорию или на группу теорий. Однако идеи, включая мемы, нельзя бесконечно разбивать на подмемы, потому что наступит момент, когда замена мема частью его самого приведет к тому, что он не будет скопирован. Например, «2 + 3 = 5» – не мем, потому что у него нет того, что нужно, чтобы точно привести к копированию себя, кроме как при обстоятельствах, ведущих также к копированию некой теории арифметики с универсальной силой, которую и саму нельзя передать без передачи знания о том, что 2 + 3 = 5.
Смех над анекдотом и его пересказ – это варианты вызванного им поведения, но зачастую мы не знаем, почему так себя ведем. Причина на самом деле находится в меме, но нам она неизвестна. Мы можем попытаться предположить, что юмор конкретного анекдота заключается в неожиданности концовки. Но сталкиваясь с ним в дальнейшем, мы можем увидеть, что он не перестает быть смешным даже при повторном прослушивании. В таком случае мы оказываемся в нелогичном (но обычном) положении, когда ошибочно определяем причину своего собственного поведения.
То же самое происходит с грамматическими правилами. Англичане говорят «I am learning to play the piano»[101], но они не скажут «I am learning to play the baseball»[102]. Носители языка знают, как правильно строить такие предложения, но, пока не начнут задумываться об этом, далеко не все осознают, что следуют неявному грамматическому правилу, не говоря уже о том, чтобы его сформулировать. В американском варианте английского правило немного другое, поэтому фраза «learning to play piano» без определенного артикля the допустима. Мы можем поинтересоваться, почему так, и предположить, что британцам определенный артикль нравится больше, чем американцам. Но опять же это не объяснение: в британском варианте языка о пациенте в больнице говорят «in hospital», а в американском – «in the hospital».
То же верно и для мемов в целом: они неявно содержат информацию, которая неизвестна их носителям, но которая тем не менее вынуждает их к сходному поведению. И подобно тому, как носители английского могут ошибочно называть причину, по которой они использовали определенный артикль в данном предложении, люди, приводящие в действие множество других мемов, часто неправильно объясняют даже самим себе, почему они ведут себя так, а не иначе.
Как и гены, все мемы содержат знания (зачастую не выраженные явно) о том, как вызвать собственную репликацию. Эти знания кодируются в цепочках ДНК или запоминаются мозгом. В обоих случаях знание приспособлено к тому, чтобы вызывать свою репликацию – у него это получается увереннее, чем практически у всех его вариаций. В обоих случаях эта адаптация – результат чередующихся циклов изменчивости и отбора.
Однако с точки зрения логики механизм копирования у генов и мемов сильно отличается. В организмах, которые размножаются делением, в следующее поколение копируются либо все гены, либо никакие (если особи не удалось размножиться). При половом размножении копируется либо комплект генов, случайным образом выбранных у обоих родителей, либо никакие гены не копируются. Процесс копирования ДНК во всех случаях происходит автоматически: гены просто копируются – и все. Одно из следствий этого заключается в том, что некоторые гены могут копироваться во многих поколениях, но при этом никак не проявляться (не вызывать никакого поведения). Даже если ваши родители никогда не ломали руки или ноги, гены для восстановления сломанных костей будут (исключая маловероятные мутации) переданы вам и вашим потомкам.
Мемы имеют дело совсем с другой ситуацией. Каждый мем должен выразиться в виде поведения при всякой своей репликации. Ведь именно за счет этого поведения и только за счет него (с учетом среды, созданной другими мемами) осуществляется репликация. Все потому, что получатель не может видеть, как представлен мем в голове его носителя. Мем нельзя скачать, как компьютерную программу. Если он не воспроизведется, то не будет скопирован.
Вывод из этого заключается в том, что мемы обязательно воплощаются в двух различных физических формах попеременно: как воспоминание в мозгу и как поведение:
Каждая из этих двух форм должна быть скопирована (а именно переведена в другую форму) в каждом поколении мема. («Поколения» мемов – это просто последовательные случаи копирования другому индивидууму.) С развитием технологий в цикл жизни мемов могут добавляться дальнейшие этапы. Например, поведение может заключаться в том, чтобы что-то записать, тем самым воплотив мем в третьей физической форме, что впоследствии может побудить человека, который его прочитает, осуществить другое поведение, из-за которого мем попадет в чей-то мозг. Но у каждого мема должно быть как минимум две физические формы.
Репликатор же генов существует только в одной физической форме – в виде цепочки ДНК (в зародышевой клетке). Хотя она и может скопироваться в другое место организма путем трансляции в РНК и проявиться в поведении, но ни одна из этих форм не будет репликатором. Идея о том, что поведение может быть репликатором, – это форма ламаркизма, поскольку предполагается, что поведение, изменившееся под влиянием обстоятельств, будет унаследовано.
Из-за того, что у мема две чередующиеся физические формы, в каждом поколении ему приходится выживать в двух разных и потенциально не связанных между собой механизмах отбора. Форме в виде памяти в мозгу приходится вынуждать обладателя воспроизвести поведение, а форме поведения приходится делать так, чтобы получатель запомнил мем и воспроизвел его.
Так, например, хотя религии предписывают нам такое поведение, как, например, воспитание детей в религиозном духе, одного намерения передать мем своему ребенку или еще кому-то совершенно недостаточно, чтобы это произошло. Поэтому подавляющее большинство попыток основать новую религию проваливаются, как бы сильно основатели ни старались ее распространить. В таких случаях происходит вот что: идее, которую люди приняли, удалось заставить их воспроизвести различные виды поведения, включая то, которое должно вынудить их детей и других людей делать то же самое, но поведению не удалось заставить эту идею закрепиться в головах получателей.
Существование долгоживущих религий иногда объясняется исходя из посылки, что «дети доверчивы» или что их «легко запугать» рассказами о сверхъестественном. Но это не объяснение. У подавляющего большинства идей просто нет того, что нужно, чтобы путем убеждения (или запугивания, или упрашивания, или тому подобного) заставить детей или кого-то еще проделать то же самое с другими людьми. Если бы укоренить верно копирующийся мем было бы так просто, все взрослые люди у нас отлично разбирались бы в алгебре благодаря усилиям, предпринятым, чтобы обучить их ей в детстве. Точнее говоря, все они были бы хорошими учителями алгебры.
Чтобы быть мемом, идея должна содержать достаточно замысловатое знание того, как заставить людей делать как минимум две независимые вещи: верно усвоить мем и воспроизвести его. То, что некоторые мемы могут с высокой устойчивостью копироваться в течение многих поколений, показывает, насколько много знаний в них содержится.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.