13. Этапы жизни
13. Этапы жизни
Вскоре после подтверждения моей беременности мы узнали печальную новость: бабушка Стивена по отцовской линии, старшая миссис Хокинг, с которой я познакомилась всего месяц назад, отдала дань природе в возрасте девяноста шести лет, в то время, когда родители Стивена были в Китае с официальным визитом в страну, находящуюся на пике культурной революции. Тем летом мы со Стивеном, его матерью и Эдвардом ездили на север к стареющим родственникам: меня познакомили с незамужними тетушками Изабель в Эдинбурге, а на обратном пути мы остановились на ночь в родовом поместье Хокингов в Боробридже, Йоркшир.
В начале XIX века тот самый предок, бывший наместником герцога Девонширского и в связи с этим построивший себе большой особняк, изменил свою фамилию: вместо вульгарного «Хокинс» появилось более благозвучное «Хокинг». Поместье Хокингов Четсворт, с его широкой лестницей, высокими потолками и эркерными окнами, знавало лучшие времена. Бедная тетя Мюриэль управлялась с домом в одиночку, одновременно ухаживая за беспомощной, но все еще властной матерью. Подобно дому, миссис Хокинг стала лишь тенью собственного прошлого, но в ее сморщенных чертах нетрудно было разглядеть решительность и силу духа женщины, которая воспитала пятерых детей и спасла семью от банкротства. Она жила в единственной комнате, которая отапливалась и была пригодной для обитания: в гостиной. Остальные комнаты, включая нашу, где стояли останки кровати с балдахином, были холодными, темными, промозглыми и жутковатыми, и, несмотря на усилия тети Мюриэль, не стали уютными.
В отсутствие родителей Стивена его младший брат Эдвард жил у моих родителей. Приехав к нам в Кембридж на выходные, он обнаружил, что в нежном десятилетнем возрасте вынужден сам готовить себе обед, следуя инструкциям брата. Меня подкосил внезапный приступ раннего токсикоза. Эта утренняя болезнь продлилась весь день, потом перешла на следующий, и так далее, неделя за неделей. Опытная подруга подсказала, что против этой хвори нет ничего лучше, чем утренняя чашка чая перед тем, как встать с постели. Теоретически идея была замечательная; на практике же я не могла выпить чашку чая, не встав с постели, чтобы приготовить ее. Родители тут же пришли мне на помощь, подарив нам машину для приготовления чая. После этого меня мало беспокоили симптомы беременности, и я смогла с новыми силами вернуться к обычной жизни, то есть к чтению и работе над диссертацией.
От друзей, желающих нам помочь, не было отбоя: все эти новоиспеченные мамочки сыпали сведениями о преимуществах и недостатках различных больниц, роддомов, здравниц, профилактического дыхания, классов релаксации и грудного вскармливания. В отчаянии от моего невежества в этих вопросах они даже оставляли мне своих младенцев, чтобы я могла попрактиковаться в смене подгузников, но все эти знания были для меня пока что чисто теоретическими: беременность протекала без осложнений, а все их младенцы были прекрасно воспитаны. Мне казалось, что детки только едят и спят, изредка просыпаясь, чтобы немного похныкать.
Мое состояние здоровья не доставляло особого беспокойства в сравнении со здоровьем Стивена, которое начало требовать определенных врачебных вмешательств. Перед отъездом в Китай Фрэнк Хокинг прочитал в медицинском журнале о том, что регулярный прием витамина В перорально может оказывать положительное влияние на нервную систему; этот эффект усиливается еженедельными инъекциями препарата под названием «гидроксокобаламин». Витамины в таблетках можно было достать по рецепту доктора Свона, работавшего в госпитале Бартс, как и отец Стивена; к этому доктору Стивен был приписан в Кембридже. Организовать еженедельные инъекции оказалось труднее, потому что хирургический кабинет находился на другом конце Кембриджа; кроме того, Стивен считал, что утро, проведенное в очереди в ожидании инъекции, потрачено зря. Мы все же попытались, но раздражение Стивена с каждым разом росло. Однажды мы вернулись домой после инъекции около полудня и обнаружили Тельму Тэтчер на улице с метлой в руке: она выполняла свое ежедневное упражнение – подметала дорогу и мостовую. Заметив наши мрачные лица, она окликнула нас: «Дорогие мои, что случилось?» Я объяснила суть проблемы, и она мгновенно предложила решение: «О, ну это легко поправить! Мы попросим, чтобы сестра Чалмерс заходила к вам по дороге из Питерхауса!» Она обняла нас обоих и отправилась звонить сестре Чалмерс, которая по доброте душевной одолжила нам газовую плитку при переезде на улицу Литл-Сент-Мэри. По инициативе Тельмы Тэтчер она была направлена на новое задание: делать Стивену инъекции у нас дома один раз в неделю после работы в медицинском кабинете колледжа. В нашей системе координат это было время завтрака.
Подобная проблема возникла и тогда, когда врачи порекомендовали регулярную физиотерапию для того, чтобы сохранить подвижность суставов и активность мышц Стивена. Его пальцы уже начинали скрючиваться, и он больше не мог написать ничего, кроме своей подписи. Мы посетили лишь одну сессию физиотерапии в Адденбруке – новой клинике в пригороде Кембриджа; после этого Стивен был так взбешен, что поклялся никогда больше не тратить свое драгоценное время на ожидание перед кабинетом врача. На этот раз нас спас Деннис Шама. Он уговорил Институт физики спонсировать из своего благотворительного фонда визиты частного физиотерапевта на дом два раза в неделю. Так в нашей жизни появилась Констанс Уиллис.
Констанс оказалась одной из английских леди старой закалки, сделанных из того же теста, что и Молли дю Кейн, предводительница общества народного танца и песни в Сент-Олбансе: она была открытой, жизнерадостной и прямодушной. Констанс Уиллис заходила к нам в десять утра по вторникам и четвергам, чтобы растянуть мышцы Стивена, а до этого навещала двух престарелых пациентов из Тринити-колледжа: мистера Гоу, известного классициста, и преподобного Симпсона, бывшего декана колледжа, помогая им, в общих словах, надевать носки.
Сестра Чалмерс и мисс Уильямс так распределили обязанности, что распорядок дня Стивена практически не изменился и был почти таким же, как и у его коллег. На самом деле, он приходил в офис позже остальных, но засиживался там допоздна. Он мог долго находиться без движения, погруженный в свои мысли, а в выходные вел молчаливую борьбу с уравнениями, описывающими зарождение Вселенной, тренируя свой мозг, чтобы запоминать длинные сложные теоремы без помощи ручки и бумаги. «Небесная механика», в шутку называл это мистер Тэтчер. «Полагаю, что ваш молодой человек занят небесной механикой?» – спрашивал он, если Стивен проходил мимо него по улице, не здороваясь. Такое случалось часто: нежелание Стивена тратить время на светскую беседу вынуждало меня извиняться перед наиболее обидчивыми из знакомых. Обычно я объясняла, что Стивену приходится концентрировать все свое внимание на том, чтобы не упасть.
Приступы токсикоза не позволили мне посетить похороны старой миссис Хокинг в Йоркшире. Вообще-то я еще ни разу не была на похоронах. К сожалению, вскоре представился случай исправить это упущение. Мэри Тэтчер, единственная дочь наших соседей, планировала отправиться в длительную учебную поездку на Ближний Восток, общим сроком на несколько месяцев. Часть времени она хотела провести в Израиле, а другую часть – в Иордании. Осенью, незадолго до ее отъезда, я увидела, как она идет по улице под руку с отцом, чья походка стала медленнее и осторожнее. Они исчезли из вида, скрывшись в церковном дворике. Эта трогательная картина навсегда сохранилась в моей памяти: казалось, в те драгоценные моменты они оба предчувствовали скорое и окончательное расставание. Вскоре после отъезда Мэри ее отец заболел; его отвезли в лечебный центр для престарелых, где он и скончался через несколько недель.
Сухие листья танцевали в порывах ветра, который еще не стал по-зимнему злым, а мы со Стивеном стояли, рука об руку, на заднем дворе величественной холодной церкви Святой Троицы: это была Низкая церковь[64], которой Вильям Тэтчер отдал предпочтение в сравнении с Высокой англиканской церковью на Литл-Сент-Мэри. Меня пробирала дрожь, когда я вслушивалась в волнующие слова монотонной службы, сопровождавшей занесение гроба в церковь. Я смотрела и слушала, и меня терзал неоспоримый парадокс: одним махом смерть стирала ученость, опыт, героизм, доброту, достижения, воспоминания о жизни, из которой уходил человек; в то же время внутри меня зрело чудесное начало новой жизни, чистая страница, на которой еще предстояло появиться знаниям, опыту, достижениям и воспоминаниям. Рядом со мной стоял отец моего ребенка, молодой и полный сил, несмотря на надвигающуюся инвалидность. Его здоровье в целом было в порядке, а намерение наслаждаться жизнью во всех ее проявлениях и преуспеть в физике крепло с каждым днем. Ему было трудно ходить; пуговицы не желали застегиваться; прием пищи занимал все больше времени; приходилось запоминать все то, что раньше он мог записать. Но все эти проблемы были чисто механическими, их можно преодолеть при помощи изобретательности и упорства. Невозможно было представить, что Стивен является кандидатом на центральное место в грустной церемонии, в которой мы принимали участие в тот день. Смерть была трагедией, предназначенной старикам, а не молодым.
Молодость – неотъемлемая часть самой сути Кембриджа, несмотря на его средневековую архитектуру и ископаемых членов колледжей, обитающих в древних жилищах, таких же замшелых, как и они сами. Магнетизм этого места притягивает все новые поколения молодых людей, которые остаются на три года, если повезет – на шесть лет. Затем Кембридж выбрасывает их в реальный мир, освобождая от заклятия. Многие из наших друзей первых лет уже разъехались по миру, заняв преподавательские должности в самых разных университетах. На их места были приняты новые кадры, некоторые на достаточно длительный срок, некоторые – совсем ненадолго. Одним из таких скоротечных посетителей был Роберт Бойер, тот самый тихий американец, с которым мы познакомились в Корнелле. Он лишь ненадолго заехал в Кембридж и после заседания на кафедре зашел к нам поужинать. Он говорил о своей жене-англичанке, о маленькой дочери, о Вьетнаме – о нем говорили тогда все американцы, – а также о физике и сингулярностях.
Внутри меня зрело чудесное начало новой жизни, чистая страница, на которой еще предстояло появиться знаниям, опыту, достижениям и воспоминаниям. Рядом со мной стоял отец моего ребенка, молодой и полный сил, несмотря на надвигающуюся инвалидность.
Однажды утром, некоторое время спустя после визита Роберта, я слушала новости по радио и готовила обед для Стивена, дожидаясь его возвращения домой. Джордж Эллис, приехавшие из Техаса, вызвался приводить Стивена домой на обед по дороге в столовую Университетского центра, расположенного на набережной. Я внимательно прислушивалась, потому что главной новостью была атака снайпера в Остине, Техас. Маньяк забрался на крышу университетской башни, откуда открыл огонь по преподавателям и студентам, пересекающим площадь. Один из пострадавших скончался на месте. Сообщение показалось тем более ужасающим, что место действия было мне хорошо знакомо. Эта площадь все еще стояла у меня перед глазами; внезапно я осознала, что мишенью снайпера мог стать любой из наших знакомых. В тот же день мы получили известие, что убит был Роберт Бойер. Смерть пришла к нему не в старости, не в результате стихийного бедствия, такого как недавняя трагедия в Аберфане[65], не из-за заболевания; это была смерть от жестокой руки человека. В страшных словах похоронной проповеди заключалась суровая правда: «…как смерть чрез человека…»[66]
Маньяк забрался на крышу университетской башни, откуда открыл огонь по преподавателям и студентам, пересекающим площадь. Один из пострадавших скончался на месте.
Ошеломленные произошедшей трагедией, мы искали способ выразить печаль по поводу гибели Роберта Бойера и восхищение его свершениями, увековечив его память.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.