Глава 12 Символ нанотехнологий

Он родился в небольшом городке в американском штате Огайо ровно за год до высадки союзников в Нормандии. По настоянию матери его назвали Ричардом в честь ее любимого английского короля-крестоносца. Она хотела, чтобы у сына было такое же львиное сердце. Мальчик оправдал ее надежды, он был упорен в поиске своего Священного Грааля и не истов в отстаивании идей, в которые верил. А верил он в Бога, науку, нанотехнологии и светлое будущее. Как и его древний тезка, он слишком рано ушел из жизни. Сраженный смертельным недугом, он мужественно боролся с ним и до конца своих дней выполнял возложенную на него высокую миссию, не уставая призывать молодых людей: “Будьте учеными, спасайте мир”. И звали его Ричард Смолли.

Семья была хорошо обеспеченной и интеллигентной – счастливое сочетание, жаль, что редкое.

Когда Ричард немного подрос, его мать продолжила образование в колледже, так что мальчик уже тогда начал приобщаться к физике и биологии, сидя на коленях матери и слушая ее дискуссии с однокурсниками. У его матери вообще был чрезвычайно широкий круг интересов – музыка, рисование, скульптура, архитектура и, конечно, история с литературой, любовь ко всему этому она привила и сыну. От отца Ричард научился конструировать разные механические и электрические устройства, а также умению четко планировать свою деятельность и доводить начатое дело до конца. Решение стать ученым он принял после успешного запуска первого спутника в 1957 году – это событие действительно поразило и подвигло к занятиям наукой очень многих как в нашей стране, так и в США. Но выбрал Ричард не космонавтику с физикой, а химию. Сказалось влияние младшей сестры матери, Сары Роудс, одной из первых женщин – профессоров химии в США. В летние школьные каникулы она пригласила Ричарда поработать в ее лаборатории органической химии в Университете Вайоминга, и это решило дело.

После окончания школы Смолли поступил в Хоуп-колледж в Мичигане. Название колледжа следует понимать в самом прямом смысле: hope – надежда. Которая на Бога. В колледже царила довольно строгая христианская атмосфера с обязательным присутствием на церковных службах. Возможно, здесь лежат истоки обращения Смолли к религии в последние годы жизни. В свободомыслящей Америке вообще не поощряются открытые проявления атеизма, здесь принято демонстрировать веру в Господа, к которому апеллируют по любому поводу. Вот и долларовые купюры постоянно напоминают: “In God we trust”. Но Смолли демонстрировал свою приверженность к религии как-то уж чересчур даже для Америки, тем более для научного сообщества. Впрочем, вера Смолли была не такой ортодоксальной, как у Майкла Фарадея. Он не принимал как безусловную истину каждое библейское слово: Земля, естественно, была создана не семь с половиной тысяч лет назад, а несколько миллиардов лет назад, но создана все же Богом. Он же создал Вселенную с параметрами, предопределившими появление на Земле человека – венца творения. В общем, такой специальный вариант креационизма, который оставляет место эволюции и согласуется с большей частью научных данных.

Но все это было много позже. Проведя около двух лет в Хоуп-колледже, Смолли перевелся в Мичиганский университет в Энн-Арборе, где получил степень бакалавра химии в 1965 году. Перед Смолли была открыта дорога к магистерской диссертации, но он принял неординарное решение – пошел работать в промышленность. По его собственным воспоминаниям, он хотел немного пожить в “реальном” мире, чтобы осмотреться и понять, что же он хочет делать в науке. Смолли проработал два года в отделе контроля качества продукции на заводе компании “Shell” в Нью-Джерси, производящем полипропилен и различные изделия из него, а затем перебрался в подразделение, занимавшееся разработкой методов аналитического контроля.

Смолли очень тепло вспоминал об этих годах, говоря, что это было “живое” дело и он очень многому научился. Тем не менее в начале 1968 года он дозрел до мысли, что пора продолжить образование. Это стремление окрепло после женитьбы на очаровательной девушке – секретаре в компании “Shell”. У нас в стране все сейчас происходит наоборот: стоит молодому человеку жениться, как он бросает занятия наукой и переходит на какую-нибудь фирму, где платят существенно больше. Впрочем, есть между нашими странами и много общего. Так, летом 1968 года правительство США отменило для студентов отсрочку по призыву в армию, который тогда практически неизбежно приводил к отправке во Вьетнам. Для работавших на производстве отсрочка сохранялась, так что Смолли благоразумно решил немного повременить с возвращением в университет.

Лишь в конце 1969 года Смолли с женой и новорожденным сыном перебирается в Принстон. К своему главному открытию он приближался методично, географически и идейно. В магистратуре и аспирантуре Смолли занимался микроволновой спектроскопией чистых и смешанных молекулярных кристаллов при температуре жидкого гелия. Постдоковскую стажировку проходил в Чикагском университете, где объектом исследований стали уже газы. Их охлаждение до температур, близких к абсолютному нулю, достигалось за счет сверхзвукового расширения, а для получения спектров применяли новейшее достижение того времени – перестраиваемые лазеры на красителях. Все это требовало создания сложнейших экспериментальных установок, в этом Смолли проявил себя истинным виртуозом. Разработанные методы позволили получать информацию о характеристиках многоатомных молекул с такой степенью точности, которая была доступна ранее только для атомов и двухатомных молекул. Это был переворот в молекулярной физике, понятный и интересный, впрочем, только узким специалистам. И уже тогда были обнаружены совершенно необычные соединения, например, пары, состоящие из атома натрия и атома аргона, то, чего не может быть согласно “школьной” химии.

В 1976 году Смолли получает место ассистента-профессора химии, физики и астрономии на химическом факультете Университета Райса в Хьюстоне и перебирается в Техас. Университет был небольшой и малоизвестный, это в будущем и в значительной мере благодаря Смолли он превратится в Мекку нанотехнологий, тем не менее выбор Смолли определили все же профессиональные соображения – там работал Роберт Кёрл, один из крупнейших специалистов в области лазерной спектроскопии. Смолли собрал усовершенствованный вариант своей чикагской установки, снабдив ее дополнительно масс-спектрометром для измерения массы молекул, образующихся в газовой фазе (нечто подобное сделал незадолго до этого Эрвин Мюллер со своим ионным микроскопом).

За несколько лет Смолли с Кёрлом научились испарять с помощью лазерного луча практически любое вещество, превращая его в газ, состоящий из атомов, и охлаждать этот газ до сверхнизких температур; они смотрели, как атомы взаимодействуют между собой, образуя кластеры – агрегаты, состоящие из нескольких атомов, и определяли их строение. Все это представляло, конечно, большой интерес для теоретической химии, но мир, скорее всего, никогда бы не услышал о Смолли, если бы в один прекрасный день об этих работах не узнал английский химик Гарольд Крото. Он изучал в то время возможность образования простейших соединений углерода и мельчайших углеродных частиц в межзвездном пространстве. Установка Смолли позволяла в какой-то мере смоделировать эти условия, и Крото обратился за помощью в Университет Райса.

В Хьюстоне все немного помешаны на космосе, ведь там располагается штаб-квартира Национального аэрокосмического агентства США (NASA), так что Смолли с Кёрлом с готовностью откликнулись на это предложение. В сентябре 1985 года в ходе нехитрого, по сравнению с предыдущими, эксперимента они испарили углерод и стали изучать масс-спектры, ожидая увидеть целую россыпь кластеров, содержащих два, три и более атомов углерода, соединенных в цепочки. Но вместо этого обнаружили кластер, состоящий из шестидесяти атомов углерода, – C60.

Факт удивительный, но не беспрецедентный. Вот и на страницах этой книги я уже рассказывал о чем-то подобном. Помните спонтанную самосборку молекул поверхностно-активных вещества в мицеллу? Ну а тут атомы углерода самоорганизуются в некую структуру, которая с энергетической точки зрения намного выгоднее других возможных структур. Самое поразительное, что и эту структуру вы знаете, этот объект вы держали в руках, пинали ногами или, в крайнем случае, видели, как это делают другие, на экране телевизора. Это – со временный футбольный мяч, склеенный из пяти-и шестиугольных фрагментов, в нем ровно шестьдесят “вершин”, точек соединения трех фрагментов.

Ничего более совершенного и симметричного, чем этот многогранник, из шестидесяти атомов составить просто невозможно, поэтому обнаруженному кластеру приписали именно эту структуру. И то, что она не противоречила полученным спектральным данным, лишь укрепило уверенность исследователей. Никакими другими доказательствами они не располагали, они не могли даже выделить и “подержать в руках” это вещество, потому что их эксперимент по сути своей выполнялся в очень разреженных условиях, а выход вещества был мизерным. Тем не менее они послали статью в Nature, она вышла 14 ноября 1985 года. Так началась новая эпоха в науке. У нее еще не было названия, но был символ – завораживающе красивый объект, то ли органическая молекула, то ли неорганическая частица размером ровно в один нанометр!

Смолли с Кёрлом и несколькими студентами и аспирантами выполнили серию экспериментов, в ходе которых было обнаружено еще более экзотическое соединение. Представьте себе, что в футбольный мяч при изготовлении вложили теннисный мяч. Тут произошло то же самое, только вложили атом лантана. Причем новое соединение образовывалось “само собой” при одновременном испарении углерода и лантана под действием лазера. Это составило предмет второй опубликованной статьи, ну а третья была посвящена роли кластеров углерода в образовании сажи. За эти три статьи в 1996 году Смолли, Кёрлу и Крото была присуждена Нобелевская премия по химии.

Полагаю, что осенью 1985 года они не задумывались ни о Нобелевской премии, ни о том, что открывают новую страницу в развитии науки, и даже приблизительно не предполагали, какое будущее ждет их детище. Иначе бы не дали ему такое несуразное имя – бакминстерфуллерен. Согласно канонической версии, его структура напоминает купол павильона США на выставке EXPO-67 в Монреале, сконструированный американским архитектором и дизайнером Ричардом Бакминстером Фуллером (1895–1983), отсюда и название. Но в том-то и дело, что лишь напоминает, ведь тот купол Фуллер собрал из тетраэдров, а наш красавец состоит из пяти– и шестиугольников. Скорее всего, первооткрыватели хотели просто почтить память Фуллера, скончавшегося незадолго до того. Фуллер был в США культовой фигурой, не только архитектором и дизайнером, он написал много книг, и ему принадлежит, в частности, такой прекрасный образ, как “Космический корабль Земля”. Так что в Хьюстоне культ Фуллера должен был быть особенно силен.

Научное сообщество быстро сократило название до фуллерена. Интересно, что сам Смолли по возможности избегал пользоваться этим вариантом и предпочитал свой – баки-бол, а открытые позднее углеродные нанотрубки (о них – ниже) именовал баки-трубками.

После открытия фуллерена научные интересы Смолли стали постепенно смещаться от теории к практике. Он разработал один из первых полупромышленных методов получения углеродных нанотрубок и изучал возможности их применения в энергетике. Например, при изготовлении проводов для линий электропередачи. Смолли полагал, что более легкие и хорошо проводящие электрический ток нанотрубки вытеснят в будущем алюминий и медь. Он предлагал также использовать углеродные нанотрубки как наноконтейнеры для хранения водорода, решая таким образом самую больную проблему водородной энергетики. Для внедрения своих разработок Смолли основал компанию “Carbon Nanotechnologies”, а для интенсификации научных исследований – Центр нанонауки и технологии Университета Райса.

А еще он был одним из отцов-основателей Национальной нанотехнологической инициативы США, которая быстро переросла во всемирный нанотехнологический проект. О перипетиях этой долгой истории я поведаю чуть позже, пока же скажу, что одним из ее ключевых моментов стало выступление Смолли в Конгрессе США. В Америке, в отличие от современной России, принято консультироваться с учеными при обсуждении практически любого вопроса, тем более имеющего отношение к технологическому развитию страны. Процедура эта не формальная, к мнению ученых прислушиваются, рекомендации экспертов ложатся в основу принимаемых решений. Конечно, без шарлатанов и проходимцев дело, как и в любой стране, не обходится, но большинство ученых-экспертов выполняют свою работу добросовестно, имея в виду в первую очередь интересы страны, а не пытаются урвать от будущей программы увесистый кусок для своего института или университета и для себя лично. Лучшими экспертами считаются Нобелевские лауреаты, – как люди, достигшие материального благополучия и пика славы и пекущиеся разве что о своей репутации, они могут говорить без оглядки на кого бы то ни было и посему объективны.

Так что Смолли конгрессмены слушали очень внимательно. Блестящий лектор, он доходчиво объяснил этим далеким от науки людям, что могут принести в будущем нанотехнологии. Он проиллюстрировал это, в частности, описанными выше примерами потенциального применения нанотрубок в энергетике. Закончил же медициной – созданием методами нанотехнологий “волшебных пуль”, способных избирательно поражать раковые клетки без побочных эффектов. “Возможно, я уже не увижу этого, – сказал он в заключение, – но я уверен, что с вашей помощью это обязательно произойдет. Рак навсегда останется в прошлом”.

Многие конгрессмены знали, что Смолли болен лейкемией, – в Америке об этом объявляют незамедлительно и говорят открыто. А кто не знал, тот догадался по явным последствиям химиотерапии. Так что эмоциональная концовка выступления произвела вдвойне сильное впечатление. Конгрессмены одобрили проект.Затем Смолли принял деятельное участие в выработке стратегии и тактики проекта. Он привнес в него свою широту, здравый смысл, трезвый расчет и стремление сделать жизнь людей лучше. Смолли сам в какой-то мере стал символом нанотехнологий. Он ушел из жизни 28 октября 2005 года, в возрасте 62 лет.Вернемся к фуллерену. Неужели никто никогда не предполагал существование такой молекулы? Конечно, предполагали, ученые – большие фантазеры. Такую идею высказал, например, японец Еижи Осава в 1970 году. Но статья была опубликована на японском языке, еще менее понятном для научного сообщества, чем русский. Возможно, эту структуру рисовали на бумаге и другие ученые, но потом отвергали как невозможную. Дело в том, что каждый атом углерода в ней соединен с тремя соседями и больше ни с кем, так устроены ароматические соединения, ароматические соединения – плоские. Согласно традиционным воззрениям, молекула фуллерена не имеет права на существование. Это утверждение проверили советские ученые Д.А. Бочвар и Е.Г. Гальперин в 1973 году. Выполненные ими квантово-химические расчеты указывали, наоборот, на высокую стабильность структуры, составленной из шестидесяти атомов углерода. Но все это было чистым теоретизированием, лишенным практического основания.

Открытие Смолли подхлестнуло фантазию ученых. Фуллерен был сложен из двенадцати пятиугольников и двадцати шестиугольников. Почему именно из них, было понятно, это вытекало из свойств атома углерода: наибольшей устойчивостью обладают циклические структуры, составленные из пяти и шести атомов. Но откуда следует, что соотношение между многоугольниками может быть только таким? Ведь великий математик Эйлер еще в середине XVIII века доказал, что из пяти– и шестиугольников можно составить множество различных многогранников. И ученые принялись увлеченно складывать эти структуры. Сейчас аналогичную задачу предлагают решить школьникам во многих американских школах с помощью специального конструктора. Они довольно быстро обнаруживают, что минимальная структура складывается из двенадцати пятиугольников и двух шестиугольников и содержит, таким образом, двадцать четыре атома углерода, верхнего же предела фантазии нет, размер многогранника можно увеличивать до бесконечности. И каждая из этих структур имела не меньшее право на существование, чем открытый Смолли и Кёрлом фуллерен, хотя и не была такой изысканно красивой.

Когда ученые знают, что и где искать, они находят это с поразительной быстротой. Следуя путем, проложенным Смолли, варьируя условия синтеза, исследователи за десятилетие получили множество различных молекул углерода, дойдя до отметки в 960 атомов. Это был уже целый класс родственных соединений, который назвали обобщенно фуллеренами, а для обозначения каждой отдельной структуры стали добавлять число, указывающее на количество атомов углерода, так что молекула, впервые полученная Смолли, обрела свое окончательное название – фуллерен С60.

Посмотрим на фуллерены под другим углом зрения. Все они состоят только из атомов углерода, химики называют такие соединения простыми. Из школьного курса все мы помним, что у углерода есть два простых соединения – алмаз и графит[61]. И тут вдруг ученые получили целую россыпь – несколько десятков – новых простых соединений углерода, каждое из которых обладало своими, уникальными свойствами.

Феноменальный прогресс был достигнут и в методах получения фуллеренов. Как вы уже поняли, ученым стоит только намекнуть, что какое-то вещество можно получить в принципе, и вскоре они будут синтезировать его в своих лабораториях граммами и килограммами и доведут дело, если потребуется, до промышленного производства. То же случилось и с фуллеренами. Оказалось, что они образуются при дуговом разряде на графитовых электродах, просто раньше никому в голову не приходило искать их в образующейся при этом саже.

За фуллеренами стояла очередь из представителей самых разных фирм, готовых платить за них наличными, – “черный” рынок есть и в науке. Фуллерены еще толком не научились синтезировать, но при этом все были уверены, что в будущем они найдут множество практических применений – поразительный пример массовой прозорливости. Так что фирмачи стремились как можно быстрее испытать это удивительное вещество, чтобы в будущем не остаться с носом.

Нельзя сказать, что фуллерены ценились на вес золота, ведь золото, в сущности, не такой уж дорогой металл. По прошествии нескольких лет выход фуллеренов достиг умопомрачительной величины – двадцать процентов от массы сожженного графитного электрода, а себестоимость производства наиболее распространенного фуллерена С60 опустилась до нескольких долларов за грамм – сущие копейки по сравнению со стоимостью большинства других химических реагентов. Сегодня фуллерены доступны в любом количестве и могут быть использованы в технологических проектах любого масштаба.

Один из таких проектов запущен американской компанией “Konarka Technologies”[62] в 2008 году. Ее специалисты разработали конструкцию гибких солнечных батарей на основе фуллерена С60 и еще одного выдающегося изобретения последнего времени – проводящих органических полимеров. Их КПД составляет около пяти процентов, что заметно ниже, чем у привычных нам кремниевых батарей, но они и намного дешевле. Планы у компании амбициозные – производство батарей суммарной мощностью порядка гигаватт ежегодно.

Фуллерены – лишь одна группа новых простых соединений углерода. Вторая представлена углеродными нанотрубками (УНТ), о которых я уже упоминал выше, да и вы, несомненно, многократно слышали и читали о них раньше, ведь по частоте упоминания в научно-популярной литературе и СМИ они едва ли не главный продукт нанотехнологий.

“Собрать” нанотрубку даже проще, чем фуллерен, ведь при этом используются только шестиугольные фрагменты. Выкладываем из них длинную плоскую полоску, а затем сворачиваем ее в трубку, соединяя между собой противоположные края. Минимальный диаметр трубки, которую можно получить таким образом, составляет четыре десятых нанометра. Верхнего предела нет (реально получают УНТ с диаметром до ста нанометров), как нет ограничений и на длину трубки, которая в пределе бесконечна, но реально варьируется от одного до ста микрон. Школьники, поднаторев в конструировании нанообъектов, возводят на конце такой трубки фуллереноподобный купол из шести– и пятиугольников, придавая ей законченный вид. Что ж, ученые научились получать и такие трубки.

Но ваша фантазия летит дальше. Если мы можем получить трубки разного диаметра, то почему нам не вложить трубки одну в другую на манер матрешки? И это возможно! Только для этого нет необходимости получать нанотрубки разного диаметра по отдельности, проще сразу вырастить так называемую многостенную углеродную нанотрубку. К слову сказать, это даже проще, чем вырастить одностенную.

Самое поразительное во всей этой истории то, что углеродные нанотрубки были известны очень давно. Отечественные исследователи Л.В. Радушкевич и В.М. Лукьянович опубликовали их фотографию еще в 1952 году, но не факт, что это была первая фотография. Я видел эти углеродные “усы” в свои студенческие годы, их получали на кафедре, где я работал, и демонстрировали как курьез Природы. Ученые, конечно, строили разные предположения о том, как устроены эти странные образования, но держали свои гипотезы при себе или обсуждали их в узком кругу с коллегами. Ни один журнал не принял бы к публикации такую статью, ведь в подтверждение гипотезы нельзя было привести ни одного экспериментального факта – тогда еще не были созданы приборы, способные решить эту задачу.

И в сущности, никого это особо не интересовало. Углеродные трубки, или “усы”, были не просто бесполезными, но и вредными созданиями, ведь они вырастали на поверхности различных металлических катализаторов как побочный продукт превращения углеродсодержащих веществ. Они засоряли поверхность катализатора и снижали тем самым производительность процесса. Боролись с ним просто и кардинально – выжигали в самом прямом смысле слова кислородом.

Интерес к углеродным нанотрубкам возник лишь после открытия фуллеренов. Можно сказать, что “открытие” углеродных нанотрубок было предопределено и поэтому не вызвало большого ажиотажа. Собственно, научное сообщество его даже не заметило, ученые долго спорили, кому же принадлежит приоритет, но спорили как-то вяло, несообразно значимости открытия. В конце концов, большинством голосов пальму первенства в их синтезе отдали Сумио Ииджиме из японской компании “NEC”, который в 1991 году сообщил о получении многостенных нанотрубок при распылении графита в электрической дуге, то есть при модификации метода синтеза все тех же фуллеренов.Ажиотаж начался, когда ученые изучили свойства этих ранее бесполезных и вредных образований, в первую очередь их электрические свойства. Чтобы вам лучше было понятно дальнейшее, давайте вернемся ненадолго к нашему конструктору. Опять сложим длинную плоскую полоску и свернем ее в трубку. И вот тут-то обнаружится, что соединить противоположные стороны листа можно по-разному, сдвигая эти стороны относительно друг друга на длину, кратную длине одного шестиугольника. Во всех случаях будут получаться цилиндрические трубки с одинаковыми по размеру шестиугольниками на поверхности, но трубки при этом будут разными! Чтобы убедиться в этом, достаточно разрезать трубку по линии, перпендикулярной ее оси.Так вот, это незначительное на первый взгляд различие в структуре имеет драматическое влияние на электрические свойства углеродных нанотрубок. Если трубка свернута “ровно”, то она обладает “металлическими” свойствами и хорошо проводит электрический ток. Оценочно плотность тока может доходить до миллиарда ампер на квадратный сантиметр. Для сравнения: медный провод плавится и выходит из строя при миллионе ампер на квадратный сантиметр. Это обусловлено практическим отсутствием в нанотрубке дефектов, рассеивающих электроны, и, как следствие, очень низким сопротивлением. Кроме того, нанотрубки обладают высокой теплопроводностью, что способствует эффективному рассеянию тепла, выделяющемуся при прохождении электрического тока. Если же трубка “перекручена”, то она становится полупроводником. При этом электрические свойства зависят как от строения трубки, так и от ее диаметра: чем меньше диаметр трубки, тем сильнее выражены полупроводниковые свойства.

Стало понятно, что на основе углеродных нанотрубок различного строения можно создать все основные компоненты микроэлектроники – диоды, транзисторы, соединительные провода и т. п. А с учетом размера нанотрубок речь шла уже о наноэлектронике[63]. Более того, это стало предвестием смены парадигмы в материаловедении и химии в целом. Раньше исследователи шли по пути синтеза все более сложных соединений, состоящих из атомов множества элементов, и введения разных экзотических, дорогостоящих добавок. Теперь они добивались тех же и даже лучших результатов, изменяя структуру молекул вещества, состоящего из атомов одного-единственного элемента – доступного и дешевого углерода.

Уникальными оказались и механические свойства углеродных нанотрубок. Упругость различных материалов характеризуют модулем Юнга, который показывает, насколько материал сопротивляется растяжению под действием приложенной силы. Например, модуль Юнга стали в 30 тысяч раз больше, чем резины. А у одностенных нанотрубок – в десять раз больше, чем у стали, то есть они практически не деформируются при растяжении.

При этом одностенные трубки очень упруги при изгибе. Их можно сгибать, как каучуковый стержень, а потом они сами распрямятся без повреждений. Их высокая прочность на излом при сгибе и на разрыв при растяжении обусловлена все тем же отсутствием дефектов. Одностенные нанотрубки приблизительно в двадцать раз прочнее стали (на разрыв), к тому же они в шесть раз легче. Какие тросы из них можно свить!

И это отнюдь не фантазия, нацеленная в далекое будущее. Нанотрубки сейчас вполне доступны. Один из основных методов их синтеза был разработан как раз Ричардом Смолли – он выращивал нанотрубки на поверхности металлического катализатора при подаче на него окиси углерода или углеводородов. Круг замкнулся, процесс, который считался раньше безусловно вредным, стал основой новой технологии. И это далеко не единственный пример того, как ученые, используя новые методы, возвращаются к изученным ранее процессам и обнаруживают неожиданные эффекты или продукты, на которые раньше не обращали внимания или отбрасывали за ненадобностью. Так что все же не круг, а спираль – бесконечная спираль познания мира.

В настоящее время получение нанотрубок – довольно рутинная процедура. Действуют промышленные установки по их производству мощностью в несколько сотен тонн в год. При покупке тонны нанотрубок (конечно, смеси, а не индивидуальных) килограмм обойдется покупателю приблизительно в 100 евро. До тросов, электрических кабелей и “наноэлектроники” дело пока не дошло, так что углеродные нанотрубки добавляют, например, в качестве наполнителя в резину вместо сажи, износоустойчивость автомобильных покрышек возрастает процентов на тридцать при той же цене. Или в алюминий – так получают легкие и прочные сплавы для авиационной промышленности. И это только начало.

Есть еще одно простое соединение углерода, знакомое нам со школьной скамьи. В нашем мысленном конструкторе ему соответствует плоскость, составленная из шестиугольников. Именно из таких слоев углеродных атомов сложен графит. Единичный же слой назвали по аналогии графеном. И вот удивительное дело: все знали об этом веществе, из него сложено одно из самых распространенных природных соединений, физики-теоретики наперед рассчитали все его характеристики, но – око видит, да зуб неймет. “Живьем” графен получили позже фуллеренов и углеродных нанотрубок, впервые это удалось сделать лишь в 2004 году нашим соотечественникам Андрею Гейму (род. 1958 г.) и Константину Новоселову (род. 1974 г.), выпускникам Московского физико-технического института, давно, впрочем, перебравшимся в Манчестерский университет. Вы можете повторить их эксперимент и тоже получить графен. Для этого надо взять подходящий кристалл графита, приклеить к нему скотч и рвануть. Все гениальное просто. Остается придумать для этого какое-нибудь броское название – например, технология микромеханического скалывания.

Ученые неспроста так долго маялись с получением графена. С этим тончайшим блином толщиной в доли нанометра может в любой момент случиться все что угодно – склеится, слипнется, скрутится в рулон, пойдет складками. В сущности, графен может существовать только на какой-нибудь подложке, на скотче, на поверхности кристалла кремния и, естественно, на поверхности материнского кристалла графита. Так что Гейм с Новоселовым перенесли графен со скотча на поверхность кремния и экспериментально определили его характеристики, рассчитанные до этого теоретиками. Этого хватило для присуждения им в 2010 году Нобелевской премии по физике. Премия, на мой взгляд, немного курьезная, но это нисколько не умаляет гордости за наших соотечественников и восхищения их изобретательностью. Главный же урок, который всем нам, и особенно молодым читателям, следует вынести из этой истории, состоит в том, что открытия, достойные присуждения Нобелевской премии, можно сделать в областях, казалось бы, паханых-перепаханых, что супернавороченные приборы – всего лишь инструмент исследования, а открытия рождаются по-прежнему в голове ученого, и все зависит от его эрудиции, смекалки и неординарности мышления, способности посмотреть на вещи и явления с неожиданной для всех стороны.

Сейчас о графене много говорят и пишут, с ним связывают будущее наноэлектроники. Отчасти этот шум обусловлен нетерпением журналистов и общественности, которые устали ждать обещанных чудес от углеродных нанотрубок, им потребовался новый герой. Кто победит в этой гонке, предсказать невозможно, лично я поставил бы на нанотрубки просто потому, что ими легче оперировать и они обладают большим многообразием свойств. Но, возможно, первой на финише окажется какая-нибудь “темная лошадка”, о которой можно с уверенностью сказать только одно – она придет из наномира, будет создана методами нанотехнологий. Другого не дано.

Напоследок я расскажу вам об истории возникновения проекта под названием “Нанотехнологии”. Сия длинная комедия состояла из нескольких актов, первый из которых пришелся на заседание сенатской комиссии конгресса США. Это было не то заседание, где выступал Смолли, оно состоялось намного раньше, в 1992 году, и было посвящено актуальной теме “Новые технологии для устойчивого развития”. Что такое устойчивое развитие, никто толком не понимает, так что сейчас это словосочетание используют все реже, но в те годы эта идея была очень популярной. Руководил слушаниями сенатор Альберт Гор[64], большой поборник любых экологических программ. Он-то и пригласил в сенат на слушания в качестве одного из научных экспертов Эрика Дрекслера.

Дрекслер (род. в 1955 г.) получил образование в Массачусетском технологическом институте по специальности “аэрокосмическая инженерия” и какое-то время занимался созданием солнечных батарей. В 1986 году он опубликовал футурологическую книгу “Машины созидания: грядущая эра нанотехнологии”, которая быстро стала бестселлером. Книга безусловно талантливая, потому что зацепила она многих и зацепила крепко, на всю жизнь. В значительной мере труд Дрекслера проложил дорогу нанотехнологиям и в то же время нанес им огромный вред, потому что многие изложенные там идеи читатели восприняли буквально. (Это можно сравнить с воздействием чтения Ветхого Завета на неподготовленные умы. Не случайно чтение Библии в Средние века было запрещено, а издавали ее “для служебного пользования” на латыни, доступной пониманию только посвященных и просвещенных.)

Речь в книге шла о том, что в далеком будущем различные материалы и устройства будут производить не так, как сейчас, а путем прямой сборки из атомов. Тут Дрекслер проявил себя истинным провидцем масштаба Жюля Верна, ведь в момент написания книги ученые даже не заикались о манипулировании атомами, а Дон Эйглер сложил свою первую композицию из атомов через три года после выхода книги. С другой стороны, отсутствие каких-либо научных зацепок оставляло полный простор для фантазии.

Выросший, как все люди его поколения, на фантастических романах Айзека Азимова, Дрекслер предложил использовать для манипулирования атомами и сборки из них различных устройств машины соответствующих размеров – нанороботы, они же сборщики, или ассемблеры. Помнится, мы с вами размышляли о чем-то подобном применительно к созданию молекулярных машин для операций с ДНК. Дрекслер был инженером, и его подход был чисто механическим: сборщик был оснащен манипуляторами длиной в несколько десятков нанометров, двигателем для перемещения манипуляторов и самого робота, автономным источником энергии и бортовым компьютером, который управлял работой всех механизмов, определял, какой атом или какую молекулу следовало захватить манипулятором и в какое место будущего устройства их поставить. Размер сборщика составлял сто-двести нанометров.

Откуда сборщики брали атомы для манипулирования? Для этого Дрекслер придумал антиподов сборщиков – разборщиков. Они разбирали на атомы попавшиеся им на пути объекты, записывая при этом в память своего бортового компьютера поатомную структуру разбираемого объекта – а ну как сборщикам в будущем потребуется собрать нечто подобное.

Еще один тип устройств – созидатели, или репликаторы. Их основные задачи: поточное производство сборщиков и разборщиков, а также сборка себе подобных репликаторов, то есть размножение. По Дрекслеру, репликаторы – намного более сложные устройства, чем простые сборщики, они должны состоять из сотни миллионов атомов (на два порядка меньше, чем в молекуле ДНК) и соответственно иметь размер около тысячи нанометров. Если продолжительность их репликации будет измеряться минутами, то, размножаясь в геометрической прогрессии, они за сутки создадут триллионы репликаторов, те произведут квадрильоны специализированных сборщиков, которые приступят к сборке макрообъектов, домов или ракет.

Сильно сокращенный вариант этой концепции Дрекслер и изложил на заседании сенатской комиссии. Американские сенаторы, как и подавляющая часть чиновников в других странах мира, далеки от науки, о химии и физике со школьной скамьи они сохранили лишь самое общее впечатление: есть атомы, которые непонятным образом объединяются в молекулы, которые еще более непонятным образом взаимодействуют между собой с образованием разных продуктов, по большей части вредных. Но они сразу ухватили суть предложенной на их рассмотрение идеи: атомы можно просто слепить между собой и получить таким образом любую нужную нам структуру, материал или устройство. И при этом – никаких отходов! Откуда брать атомы? Не вопрос, со склада, конечно. В одном отсеке хранятся атомы водорода, в другом – кислорода, в третьем – ну как там бишь его… Действительно, в чем проблема? Все вокруг состоит из атомов, так утверждают ученые, бери – не хочу. Но вот как манипулировать атомами? И вообще, возможно ли это?

Дрекслер развеял все сомнения, приведя уже известное вам высказывание Ричард а Фейнмана. Он не стал уточнять, что прославленная впоследствии речь Фейнмана была произнесена в неформальной обстановке предновогоднего ужина Американского физического общества в Калифорнийском институте технологии, не сказал ничего и о реакции собравшихся. Как вспоминал один из участников того собрания американский физик П. Шликта: “Реакцию зала в общем и целом можно назвать веселой. Большинство подумало, что докладчик валяет дурака”. Для этого у них были основания, ведь Фейнман был известен как большой шутник. Недаром его автобиографическая книга носила название: “Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман?” Однако Фейнман через несколько лет опубликовал эту речь, а что написано пером, то не вырубишь топором.

Мнение нобелевского лауреата, пусть уже и скончавшегося, – весомый аргумент для сенаторов. Дрекслер рассказал также об эксперименте Эйглера, который в тот момент был единственным и невоспроизведенным, и прозрачно намекнул на то, что аналогичными исследованиями занимаются японцы. Японцы – еще один весомый аргумент, они ребята серьезные, а ну как еще раз обставят американцев.

В общем, нанотехнологии заслужили одобрительную оценку сенаторов. Никаких оргвыводов, однако, сделано не было, но идея пустила корни.

Наступил длинный антракт, в котором я продолжу рассказ о Дрекслере и его концепции. В истории развития любой технической идеи есть период мечтателей – чистых душой, бескорыстных людей, чьи мысли устремлены в будущее. Реализовать пропагандируемые ими идеи они не могут из-за недостаточного уровня развития техники, вот они ничего и не делают. И соответственно ничего с этого не имеют, кроме разве что гонораров за написанные ими книги, по сути научно-фантастические. Таким мечтателем был, например, в космонавтике Константин Эдуардович Циолковский. Дрекслера я бы к мечтателям не отнес, потому что из идеи нанотехнологии он выжал все, на что был способен.

В 1991 году он защитил диссертацию о возможности использования молекулярных нанотехнологий для решения вычислительных задач, столь же умозрительную, как и его книга. А в 1986 году он вместе со своей женой основал Институт форсайта, главной миссией которого была подготовка общества к эре нанотехнологий. Дело в том, что у Дрекслера, как и у большинства пророков, идея светлого будущего идет в связке с идеей конца света, к которому всем и надлежит готовиться.

В своем бестселлере Дрекслер рассмотрел ситуацию, когда функционирование сообщества нанороботов перейдет в режим производства ради производства, безудержного накопления средств производства – самих нанороботов, когда вся их деятельность сведется к увеличению собственной популяции. Идея, впрочем, не нова и почерпнута у того же Айзека Азимова, такой вот бунт машин эпохи нанотехнологий. Атомы для собственного строительства нанороботы могут получить только из окружающей среды, поэтому разборщики начнут разбирать на атомы все, что попадется под их хваткие манипуляторы. В результате по прошествии какого-то времени вся материя и, что самое обидное для нас, биомасса превратятся в скопище нанороботов, в “серую слизь”, как образно назвал ее Эрик Дрекслер.

Идея эта, именно из-за своей образности и апокалипсичности, очень понравилась журналистам и кинематографистам и при отсутствии реальных достижений в манипулировании атомами постепенно вышла на первый план как в выступлениях самого Дрекслера, так и журналистов СМИ о будущих нанотехнологиях.

Между тем начался второй акт нашей истории. Одну из ключевых ролей в нем сыграл Михаил Роко, биоинженер по образованию, защитивший в 1976 диссертацию в Политехническом университете Бухареста и перебравшийся в 1981 году в США, в Университет Кентукки, где он занимался изучением наночастиц. Вследствие широты образования и научных интересов у Роко сложилось свое представление о нанотехнологиях как новой области знания, лежащей на стыке физики, химии и биологии и имеющей огромный потенциал применения в самых разных областях – здравоохранении, сельском хозяйстве, химической промышленности, информационных технологиях, энергетике и т. д. Перейдя в 1995 году на работу в Национальный научный фонд США, Роко постепенно собрал группу единомышленников, и они стали готовить план программы, получившей в будущем название Национальной нанотехнологической инициативы. Роко же принадлежит счастливая идея привлечь к работе над программой такого научного “тяжеловеса”, как Ричард Смолли.

Смолли для начала в пух и прах разнес концепцию Дрекслера. Впрочем, для этого не надо быть нобелевским лауреатом, любой грамотный химик увидит все “проколы”, если даст себе труд немного подумать. Первый аргумент Смолли назвал “липкими пальцами” – по части образности он мог потягаться с Дрекслером. Суть его состоит в следующем: манипулятор, “захвативший” атом, соединится с ним навеки вследствие химического взаимодействия. Дрекслер не учел, что большая часть атомов – чрезвычайно активные частицы, немедленно вступающие в реакцию со всем, что попадется им на пути. (Истоки этой распространенной ошибки мы с вами рассматривали в главе, посвященной Фарадею и наночастицам золота.) Укрепил его в этом заблуждении эксперимент Эйглера. Но ведь Эйглер использовал атомы ксенона, те действительно инертны, попробовал бы он сделать что-нибудь подобное с атомами водорода или кислорода – у него бы ничего не получилось.

Второй аргумент формулируется также очень коротко: число Авогадро. Возьмем уже привычный нам объект – золото. В одном кубическом сантиметре золота содержится приблизительно 6?1022 атомов золота. За сколько времени можно собрать такой кубик из атомов? В восьмой главе я специально указал производительность совершенных природных молекулярных машин по сборке ДНК и белков – за секунду они укладывают не более нескольких десятков блоков. Но предположим, что нам удалось создать наноробот, который может укладывать по миллиону атомов в секунду. В этом случае на сборку кубика объектом в один кубический сантиметр он затратит… два миллиарда лет. Даже если мы поставим к станку миллион таких нанороботов, нам не хватит жизни, чтобы дождаться результата их трудов.

Невозможен, к счастью, при ближайшем рассмотрении и сценарий “серой слизи”. Если, несмотря на все сказанное выше, вы еще верите в возможность сборки чего-либо существенного из атомов, задумайтесь над двумя обстоятельствами. Во-первых, у описанных Дрекслером репликаторов не хватает сложности для создания себе подобных устройств. Так как вы уже наверняка устали от химии, давайте обратимся к аргументу из более близкой сердцу каждого области информатики. Репликатор Дрекслера состоит приблизительно из ста миллионов атомов. Этого мало даже для создания управляющего процессом сборки компьютера, даже для его памяти. Если предположить недостижимое – что каждый атом несет один бит информации, – то объем этой памяти будет 12,5 мегабайта, а этого, как вы понимаете, слишком мало – едва хватит на одну хорошую “картинку”. Во-вторых, у репликаторов возникнут проблемы с сырьем. Элементный состав электромеханических устройств принципиально отличается от состава объектов окружающей среды, и в первую очередь от биомассы. Поиск, извлечение и доставка атомов необходимых элементов, требующие огромных затрат времени и энергии, – вот что будет определять скорость воспроизводства. Если спроецировать ситуацию на макроразмер, то это то же самое, что собирать станок из материалов, которые необходимо найти, добыть, а потом доставить с различных планет Солнечной системы. Недостаток жизненных ресурсов ставит предел безудержному распространению любых популяций, куда более приспособленных и совершенных, чем мифические нанороботы.

Покончив навсегда, как им казалось, с концепцией Дрекслера и вычистив всю “дрекслеровщину” из проекта программы, инициативная группа приступила к продавливанию проекта во властных структурах; упомянутое ранее выступление Смолли перед палатой представителей конгресса США было лишь одним из этапов. Ситуация им благоприятствовала. Экономика США находилась в фазе роста и готовности к инвестициям в новые технологии. У Билла Клинтона подходил к концу срок его президентства, запомнившегося в основном скандалами, связанными с его амурными похождениями, попытками импичмента, покаянием со слезами на глазах перед всей нацией, несколькими “маленькими победоносными войнами” в республиках распавшейся Югославии и бомбардировками Белграда, предпринятыми с очевидной целью отвлечения внимания американской общественности от всего предыдущего. Клинтону хотелось сделать напоследок что-то позитивное и эпохальное. Отдадим ему должное: он сделал правильный выбор. 21 января 2000 года, выступая в Калифорнийском технологическом институте, Клинтон официально объявил о выделении в 2001 году пятисот миллионов долларов на программу Национальной нанотехнологической инициативы (ННИ) – беспрецедентное финансирование для научно-технологического проекта.

Но этот проект и не был в чистом виде научно-технологическим, он включал разделы, затрагивающие многие сферы жизни американского общества – образование, законодательство, пропаганду и т. п. В соответствии с программой государство осуществило значительные инвестиции в развитие инфраструктуры научных исследований. Были созданы нанотехнологические центры в 60 университетах страны. За первые три года реализации программы было выдано 2500 грантов приблизительно 300 академическим организациям и приблизительно 200 предприятиям малого бизнеса и некоммерческим организациям во всех пятидесяти штатах.

К исследованиям было привлечено около сорока тысяч специалистов, имеющих опыт работы по крайней мере в одном аспекте нанотехнологий. Открылись курсы переподготовки специалистов, работающих в других отраслях промышленности. Параллельно началась расширенная подготовка молодых специалистов в университетах по новым программам, ориентированным на нанотехнологии. Более того, началась реорганизация всей системы образования в стране, включая школьное. Цель этой реорганизации – значительное повышение уровня образования молодого поколения Америки, которое на настоящий момент признается несоответствующим новым задачам. Многое делается для изменения менталитета американских школьников, интерес которых к науке и технологиям устойчиво падал на протяжении многих лет. Вся система образования выстраивается вокруг нанотехнологий. Так как они объединяют в себе физику, химию и биологию, то эти дисциплины необходимо преподавать не в отдельности, а в некоем гармоничном комплексе. (Отголоски этого процесса можно увидеть в планах российского Министерства образования, собирающегося ввести в школах курс “естественных наук” вместо отдельных дисциплин.) Существенно, что вокруг этого же ядра предлагается строить и преподавание социальных наук. В широком плане реализация программы предполагала изменение всего строя мышления, переход от редукционистского подхода, характерного для западного человека, к холистическому, целостному.

А как же экономика? Рынок нанотехнологической продукции в ближайшей перспективе оценивался в один триллион долларов – хорошее круглое число, завораживающе действовавшее на многих, в том числе на российских чиновников. Но при этом перспективы экономического роста США оценивались гораздо сдержаннее, предполагалось, что реализация ННИ позволит увеличивать производительность национальной экономики “как минимум на 1 % в год”. Суть дела не в валовых показателях (на которых мы несколько зациклены), а в структурной перестройке экономики.

Собственно, процесс идет давно, его верно подметил еще Элвин Тоффлер в “Третьей волне” (1980 г.). Это – “демассификация” производства. На смену индустриальным гигантам приходят небольшие наукоемкие производства. Переход к нанотехнологиям, при которых происходит непропорциональное, но все же существенное снижение потребностей в производственных площадях, рабочей силе, ресурсах и энергии, очистных сооружениях и т. п., завершает этот процесс. В принципе ничто не препятствует размещению исследовательской лаборатории и производства у себя дома. С учетом дальнейшего развития информационных и коммуникационных технологий все это порождает совершенно иной образ жизни.

С чем авторы программы промахнулись, так это с оценкой безопасности нанообъектов – на это были выделены считаные миллионы долларов. Впрочем, понять их можно. Они, как люди хорошо и широко образованные, знали, что весь мир вокруг нас от своего сотворения был наполнен нанообъектами, что мы сами есть не что иное, как ходящий агломерат различных нанообъектов, так что мысль об опасности нанообъектов в целом просто не могла прийти им голову. Такое огульное утверждение – очевидная глупость. Да, конечно, необходимо проверять безопасность продукции нанотехнологий, но ведь точно так же тестируют любой товар, производимый промышленностью. Здесь не было нужды изобретать ничего принципиально нового – так им казалось. Но они не учли психологического эффекта от навязчивых утверждений некоторых горе-пропагандистов, что сами нанотехнологии есть нечто принципиально новое, а вот нового люди-то и боятся.

Ошиблись они и с убеждением, что с концепцией Дрекслера покончено навсегда. В 2003 году, когда программа уже вовсю шла, подхлестываемая еще более щедрыми вливаниями со стороны администрации Джорджа Буша-младшего, Дрекслер вновь появился на сцене. Он написал открытое письмо Ричарду Смолли, в котором пожаловался, что тот необоснованно обвинил его в незнании основ химии. Мол, Смолли ориентировался лишь на раннюю работу Дрекслера, да и ту извратил, ни о каких механических манипуляторах, конечно, и речи идти не может, а он, Дрекслер, всегда полагал, что это должно быть нечто похожее на ферменты и рибосомы. Смолли ответил, так начался знаменитый “роман в письмах” на страницах журнала Chemical and engineering news.

Я не буду утомлять вас аргументами, с помощью которых Смолли разбил и модифицированную концепцию Дрекслера, тем более что тот вернулся после этого на исходные позиции и спор пошел вокруг возможности получения путем сборки из атомов всего, чего только наша душа ни пожелает. Дрекслер упорно следовал идее, озвученной Фейнманом в его знаменитой лекции: “И наконец, размышляя в этом направлении (возможности манипулирования атомами. – Г.Э. ), мы доходим до проблем химического синтеза. Химики будут приходить к нам, физикам, с конкретными заказами: “Слушай, друг, не сделаешь ли ты молекулу с таким-то и таким-то распределением атомов?” Сами химики используют для приготовления молекул сложные и даже таинственные операции и приемы. Обычно для синтеза намеченной молекулы им приходится довольно долго смешивать, взбалтывать и обрабатывать различные вещества. Как только физики создают устройство, способное оперировать отдельными атомами, вся эта деятельность станет ненужной… Химики будут заказывать синтез, а физики – просто “укладывать” атомы в нужном порядке”. Более того, Дрекслер “творчески” развил идею, распространив на взаимодействие молекул. Он утверждал, что для получения новой молекулы достаточно просто приставить в правильной ориентации друг к другу молекулы исходных веществ.

Меня восхищает ответ Смолли: “Как любовь между юношей и девушкой не возникнет, если их просто поставить рядом, так и молекулы не будут взаимодействовать по нашему желанию, если их просто придвинуть друг к другу. Химия, как и любовь, гораздо более тонкая штука”. Ну что тут добавишь?

В последнем письме Смолли рассказал очень показательную историю. Незадолго до этого он выступал перед большой аудиторией из семисот старшеклассников и студентов с лекцией о нанотехнологиях и энергетике. Затем слушателей попросили написать эссе о нанотехнологиях. Читая их, Смолли был неприятно поражен: половина авторов эссе по-прежнему верила в возможность существования саморазмножающихся нанороботов и бо?льшая часть из них была обеспокоена тем, что в будущем они могут распространиться на всю планету. (История эта показательна, в частности, тем, что ничего за прошедшие годы не изменилось, многие старшеклассники и студенты, с которыми мне доводилось общаться, думают точно так же. Лженаучные и апокалипсические идеи обладают поразительной живучестью!) В заключение Смолли призвал Дрекслера прекратить вводить в заблуждение и “пугать наших детей”.

Многие впоследствии обвиняли Смолли в том, что он убил мечту о безотходном производстве путем сборки из атомов, пойдя на поводу у промышленного лобби[65]. Не соглашусь с этой точкой зрения. Да, Смолли, Роко иже с ними не были мечтателями в описанном выше духе. Они, согласно той же классификации, были романтиками, они думали о светлом будущем и работали ради его приближения. Прагматиками были пришедшие вслед за ними, так всегда бывает.Нанотехнологический проект докатился до России. Денег на эту программу выделили очень много, не меньше, чем в США. В срочном порядке в 2007 году была создана госкорпорация “РОСНАНОТЕХ” (с 2011 года – РОСНАНО). Очень хочется верить, что государственные деньги будут потрачены не зря и с помощью РОСНАНО российским ученым удастся разработать настоящие нанотехнологии…

Заключение

Я рассказал лишь часть из заготовленных историй. Ничего не могу с собой поделать, увлекаюсь, и то кажется интересным, и это, обо всем хочется рассказать, и тут вдруг обнаруживаешь, что оговоренный объем книги не только исчерпан, но и превышен. А сколько, честно говоря, и вовсе упустил. Беда с этими сканирующими микроскопами: рассматриваешь в деталях какой-то небольшой фрагмент, а обширную область неподалеку не замечаешь. Я лишь вскользь упомянул электронику, лазеры и магнитные элементы памяти, ни слова не сказал о молекулярных переключателях, квантовых точках и колодцах, “умных материалах” и “жидкой броне”, о конструировании органов из собственных клеток человека на замену пришедшим в негодность, о нейрокомпьютерных интерфейсах, о метаматериалах, из которых можно сделать плащ-невидимку, и о многом другом. Но чтобы описать все это, потребуется серия книг, бесконечная, как сам наномир, как история познания мира и развития технологий.

Возможно, обо всем перечисленном выше вы уже слышали, вас это не удивляет, вы ждете еще чего-то нового, революционного, что перевернет наши представления о мире и изменит всю нашу жизнь. “Будет ли сделано такое открытие? И когда?” – в нетерпении спрашиваете вы. Кто ж его знает, открытие по заказу не делается. А может быть, оно уже сделано и описано много лет назад в научной статье, на которую никто не обратил внимания, или обратили, да пока не поняли, как все это можно использовать. Нужно гениальное озарение. Сейчас принято считать, что науку делают большие коллективы, но озарение по-прежнему приходит в одну голову. Так что если вы занимаетесь наукой или еще только учитесь, то не тушуйтесь, размышляйте, стройте гипотезы, какими бы безумными они ни казались, быть может, именно вам повезет верно угадать сокрытую доселе тайную суть вещей и явлений. Берите пример с ученых, о которых я рассказал в этой книге. Дерзайте! Удачи!