Формулы и ноты

Чтобы подчеркнуть, какая пропасть разделяет науку и искусство, мой знакомый, художник, как-то заметил, что если нам когда-либо повстречаются инопланетяне, их науку мы поймем — законы логики везде одинаковы, — а вот их искусство, возможно, так и останется для нас тайной за семью печатями. Формы его могут быть такими, что нам даже в голову не придет назвать их искусством! Когда мы встречаем дикие племена с особым образом изуродованной (с нашей точки зрения!) формой головы или шеи, с носом, проткнутым палочкой, и до безобразия вывернутыми губами, мы с трудом, но все же можем осознать, что это — искусство. А вот что бы мы сказали, встретив осьминогоподобное существо с подрезанными и надорванными щупальцами? Искусство в первую очередь обращено к чувствам, его восприятие основано на близости порождаемых им ассоциаций, а это возможно лишь при общности культуры. Наше искусство выражает то особое, специфическое, что свойственно нам, людям. Наука же, напротив, выражает существующие независимо от нас законы. В этом смысле она универсальна, одна для всей Вселенной. Отсюда видно, насколько различны по своей сути теория относительности и музыкальная симфония, хотя и ту и другую можно изобразить значками — формулами и нотами.

Конечно, у искусства тоже есть свои законы, но от этого оно не теряет своих характерных особенностей, и для того, чтобы его понять, нужно не столько знать его законы, сколько иметь связь с соответствующей культурой. Свести гармонию к алгебре никогда не удастся!

И все же… Несмотря на все сказанное, наука и искусство имеют очень много общего. Более того, можно утверждать, что в своей сущности это, так сказать, две стороны одной медали, различие лишь в акцентах.

Наше познание мира — нас самих и всего, что нас окружает, — имеет две стороны, два аспекта: логику и непосредственное восприятие — интуицию, когда человек посмотрел, и ему без всяких рассуждений вдруг стало ясно, что дело обстоит вот так-то, а не иначе. В науке логический аспект преобладает. Однако в ней непременно присутствует и интуитивный элемент, хотя бы уже потому, что всякая наука начинается с первичных, логически недоказуемых положений, получаемых путем прямого обобщения опытных данных. Плохому ученому такое обобщение дается с трудом; напротив, талантливый исследователь в хаосе экспериментальных фактов, так сказать, внутренним чутьем усматривает определенную закономерность. Говорят: его осенило. Как совершается такой процесс внутренней подсознательной деятельности в нашем мозгу, наука пока не знает. Но и после того как будут выяснены его законы, когда мы поймем, как рождается мысль, различие между логикой и интуицией сохранится. В общем, хотя наука — логическое построение, она не может существовать без интуиции.

В искусстве интуиция — главное, в отличие от науки, логика играет тут подчиненную роль. Искусство не всегда логично, более того, его основная цель — убедить в том, чего нельзя доказать чисто логически. Говоря словами Гаршина, одного из лучших русских писателей, часто один мощный художественный образ вносит в нашу душу более, чем добыто многими годами жизни. Искусство «работает» там, где наука бессильна. Вместе с экспериментом оно формирует ее фундамент, создает почву, из которой вырастет ее интуитивная сторона.

Получается, что наука и искусство дополняют друг друга и вместе составляют единое целое — способ познания мира. Решать, что из них важнее — пресловутый спор «физиков и лириков», — бессмыслица. Искусство нужно вовсе не потому (точнее, не только потому!), что и в космосе человеку захочется любоваться веткой сирени. Все значительно глубже: без искусства мы не смогли бы выйти в космос, а теперь просто не сможем его по-настоящему освоить.

В научно-фантастических романах частенько идет речь о цивилизации отбившихся от рук разумных роботов, пожелавших, подобно людям, создать свое собственное общество. Не будем спорить с фантастами, может такое случиться с роботами или нет. Допустим на минутку, что может. И вот тогда роботам тоже потребуется искусство. Оно может быть очень своеобразным, совсем непохожим на наше человеческое, но оно непременно должно возникнуть, если роботы начнут осваивать окружающий мир и развивать науку. Читатель не согласен с этим? Вопрос действительно спорный…

Особое место занимает литература. Это нечто промежуточное между наукой и искусством. Масса интуитивного и наряду с этим — модели жизненных ситуаций, где важную роль играет логика. Чтобы убедить читателя, писатель, подобно ученому, прибегает к логике и одновременно широко использует для этого эмоциональные образы и ассоциации. Правда, формы литературы очень разнообразны, их трудно подвести «под одну черту». Например, рассказы Айзека Азимова о приключениях робопсихолога Сюзен Кэлвин — это почти научное обсуждение неожиданных конфликтов, которые могут возникнуть в общении людей и роботов. Это интересно даже для специалистов. А с другой стороны, поэзия Есенина или Бальмонта. Огромный интуитивный заряд.

У чешского писателя Карела Чапека есть рассказ о том, как, будучи невольным свидетелем уличного происшествия, поэт выразил свои впечатления стихотворной фразой: «О шея лебедя! О грудь! О барабан и эти палочки — трагедии знаменья!» Полицейскому чиновнику пришлось изрядно попотеть, прежде чем он сообразил, что это эмоциональный образ быстро умчавшейся автомашины с номером 235. Цифра «2» вызвала у поэта ассоциации с изогнутой шеей лебедя, цифра «3» напомнила ему округлости грудей, а цифра «5» — это кружок внизу, словно барабан, а над ним палочки!

— Так вы уверены, что номер авто был двести тридцать пять? — спросил поэта полицейский.

— Номер? Я не заметил никакого номера, — решительно ответил тот. — Но что-то там было, иначе я бы так не написал!

Литература и искусство по-своему, но не менее информативно, чем наука, отражают мир. Это звенья единого целого, и ни одно из них нельзя отбросить без ущерба для других.