Будущее новой физики: послесловие к третьему изданию

Толчком к написанию книги «Дао физики» стало врезавшееся мне в память переживание, которое я испытал летом 1969 г. на пляже в Санта-Крусе. Год спустя я уехал из Калифорнии, чтобы продолжить исследовательскую работу в Имперском колледже Лондона. Перед отъездом я создал фотомонтаж: танцующий Шива на фоне следов от столкновения частиц в пузырьковой камере, — попытавшись изобразить мое восприятие образа космического танца, который явился мне в тот летний день. Эта красивая картинка стала для меня символом параллелей между физикой и восточным мистицизмом, который я только начал тогда изучать. И вот в один прекрасный день (поздней осенью 1970 г.), когда я сидел у себя дома неподалеку от Имперского колледжа и разглядывал эту картинку, перед моим взором открылась очень четкая картина. Я четко понял, что параллели между физикой и восточным мистицизмом станут со временем общеизвестной истиной и мне, как никому другому, нужно изучить их и написать о них книгу.

В конце 1975 г. книга «Дао физики» была впервые опубликована. И вот сейчас, пятнадцать лет спустя, я спрашиваю себя: «Действительно ли мое видение оказалось правильным? Действительно ли параллели между современной физикой и восточным мистицизмом стали — или хотя бы становятся — общепризнанной истиной? Справедливы ли мои первоначальные тезисы или их нужно переформулировать? К чему сводятся главные критические замечания по моей концепции и как на них отвечать сегодня?» И наконец: «Каковы мои нынешние взгляды, как они развиваются и в чем я вижу основной потенциал для будущей работы?» В послесловии я постараюсь ответить на эти вопросы максимально честно и четко.

Эффект книги

С момента выхода «Дао физики» пользовалась успехом, который превзошел самые смелые мои ожидания. Когда я ее писал, мои лондонские друзья говорили мне, что продажу 10 тысяч экземпляров можно будет считать большой победой. Но за 15 лет во всем мире продано около миллиона экземпляров. «Дао физики» переведена на полтора десятка языков, планируются новые переводы. Тиражи всех вышедших изданий допечатываются. Книга продолжает пользоваться устойчивым спросом.

Этот ошеломляющий успех серьезно повлиял на мою жизнь. Я много ездил по США, Европе и Азии с лекциями для специалистов и широкой публики. В ходе путешествий я обсуждаю то, что несет нам «новая физика», с людьми из самых разных социальных групп. Это очень помогло мне в расширении культурного и национального контекста моей работы. И теперь я всё больше убеждаюсь в том, что именно широкий контекст моей книги обеспечил ей столь теплый прием. Многие пишут и говорят мне: «Вы сказали то, что я давно чувствовал, но не мог выразить». Чаще всего это не ученые. Но и не мистики. Это обычные люди, и всё же они особенные. Это художники, бабушки, бизнесмены, учителя, фермеры, медсестры. Пожилых людей среди них немного, но самые трогательные письма пришли как раз от тех, кому за 70, за 80, а в двух или трех случаях — за 90!

Чем «Дао физики» так волнует этих людей? Что такого они пережили лично? Я прихожу к выводу, что осознание сходства современной физики с восточным мистицизмом — только часть более широкого явления, процесса фундаментальных изменений в мировоззрении и образе мышления в науке и обществе. Этот процесс набирает силу в Европе и Северной Америке и ведет к глубокой трансформации культуры. Именно эти кардинальные изменения в сознании люди начали осознавать в последние два-три десятилетия, и именно поэтому «Дао физики» вызвала такой резонанс.

Смена парадигм

Во второй своей книге, «Поворотный пункт», я рассматриваю социальные последствия смены парадигм. Моей отправной точкой стал тезис о том, что все большие беды нашего века — угроза ядерной войны, разрушение окружающей среды, беспомощность перед бедностью и голодом в мире — только разные проявления одного большого мирового кризиса, а именно кризиса восприятия мира. Суть его в том, что большинство из нас, прежде всего важнейшие общественные институты, ориентируются на представления и ценности отживающего свой век мировоззрения; на парадигмы, которые несостоятельны перед проблемами перенаселенного и глобально взаимосвязанного мира. И в то же время ученые, находящиеся на передовых рубежах науки, многочисленные социальные движения и альтернативные объединения вырабатывают новое видение действительности, которое станет основой будущей техники, экономических систем и социального устройства.

Система понятий и воззрений, доминировавшая в нашей культуре несколько столетий, уже сдает свои позиции. За это время она сформировала западное общество и существенно повлияла на остальной мир. Эта парадигма включает ряд понятий и ценностей, среди которых взгляд на Вселенную как на механическую систему, составленную из элементарных «строительных кирпичиков»; представление о человеческом теле как о машине; представление о жизни как борьбе за существование; вера в неограниченный материальный прогресс, который должен быть достигнут за счет экономического и технологического развития. И последнее по порядку, но не по значимости, — вера в то, что «естественно» то общество, в котором женщина всегда и во всем подчинена мужчине. Уже стало очевидно, что все эти представления очень ограниченны и нуждаются в коренном пересмотре.

И пересмотр идет. Зарождающаяся система понятий и воззрений может быть описана по-разному. Ее можно назвать всеобъемлющим мировоззрением, т. е. пониманием мира как единого целого, а не набора отдельных частей. Ее можно также назвать экологическим мировоззрением, и я предпочитаю именно этот термин. Слово экологический я использую в гораздо более широком и глубоком смысле, чем обычно. Экологическое понимание мира в этом глубоком смысле подразумевает признание фундаментальной взаимосвязанности всех явлений и включение всех людей и сообществ в цикличные процессы, проходящие в природе. Это глубокое экологическое понимание появляется сейчас не только в научных кругах, но и в других самых разных сферах.

Экологическая парадигма основана на достижениях современной науки, но ее корни уходят глубже, в осознание единства жизни, взаимозависимости всех ее проявлений, циклов ее перемен. Такое «глубокое экологическое понимание» — понимание духовное. Если человеческий дух интерпретируется как состояние сознания, в котором индивидуум ощущает свою связь с космосом, то очевидно, что экологическое осознание — это осознание духовное в самом глубоком смысле. Неудивительно, что новое видение действительности гармонично увязывается с духовными традициями.

Теперь я могу четко определить контекст «Дао физики». Новая физика составляет неотъемлемую часть нового мировоззрения, формирующегося во всех отраслях науки и в обществе. Это мировоззрение экологическое, которое опирается на духовное осознание. Поэтому неудивительно, что новая парадигма в том виде, в котором она возникает в физике и других областях науки, согласуется со многими идеями духовных традиций.

Мои тезисы сохраняют силу и сегодня. Они стали четче, поскольку сформулированы заново и вписаны в более широкий концептуальный контекст. Они подтверждаются достижениями и в других отраслях науки, в частности биологии и психологии, и теперь почва у меня под ногами только укрепилась. Становится всё очевиднее, что мистицизм, или «вечная философия», обеспечивает самую последовательную философскую основу для новых воззрений в науке.

Это признание — еще не общепринятая истина, но оно ширится, и не только в науке, но и за ее пределами. Вслед за «Дао физики» вышло более десятка очень интересных книг о связанности современной науки и мистических традиций. Состоялось несколько больших международных конференций по этой теме с участием известных ученых, в том числе нобелевских лауреатов, а также видных представителей религиозно-мистических учений.

Влияние Гейзенберга и Чу

Теперь я хочу вернуться к новой парадигме в науке и поговорить о ее главных особенностях. Я попытался составить список признаков нового мышления в науке. У меня получилось шесть пунктов. Первые два относятся к нашим взглядам на природу, остальные четыре — к теории познания. Я полагаю, что эти шесть признаков — общие для всех отраслей науки признаки мышления в новой парадигме. Но поскольку это послесловие к книге «Дао физики», то я проиллюстрирую их именно примерами из физики, а также кратко расскажу, как эти признаки проявляются в восточных мистических традициях.

Прежде чем приступить к обсуждению этих критериев, хочу поблагодарить двух выдающихся физиков — Вернера Гейзенберга и Джеффри Чу. Именно они стали для меня источником вдохновения и решительно повлияли на мое научное мышление. Книга Гейзенберга «Физика и философия» — классическое изложение истории и философии квантовой физики — оказала огромное влияние на меня, тогда еще студента. Она оставалась моим спутником на протяжении всех лет учебы и исследовательской работы. И сегодня я вижу, что зерно «Дао физики» заронил именно Гейзенберг. Мне посчастливилось познакомиться с ним в начале 1970-х. У нас было несколько серьезных дискуссий, а когда я закончил книгу, мы вместе прочли ее, глава за главой. Его поддержка помогла мне пережить те трудные годы, когда мне пришлось практически в одиночку разрабатывать и представлять кардинально новую идею.

Джеффри Чу принадлежит к другому поколению великих основателей квантовой физики. Но я не сомневаюсь, что будущие историки науки оценят его вклад в физику ХХ в. столь же высоко. Если Эйнштейн произвел революцию в науке своей теорией относительности, а Бор и Гейзенберг своей интерпретацией квантовой механики внесли в нее столь радикальные изменения, что даже Эйнштейн отказался принять их, то Чу сделал третий революционный шаг. Его теория бутстрапа в физике частиц объединяет квантовую теорию и теорию относительности в новую концепцию, которая знаменует окончательный разрыв со всеми западными представлениями в фундаментальной науке.

Я был очарован теорией Чу и его философией науки с первой нашей встречи с ним, произошедшей еще в 1970-е. С тех пор мы поддерживаем тесные контакты и постоянно обмениваемся идеями. Наши регулярные дискуссии стали для меня постоянным источником вдохновения и окончательно сформировали мое научное мировоззрение.

Новая парадигма в науке

Вернемся к шести признакам нового мышления в науке. Первый касается соотношения части и целого. В классической механистической системе считалось, что в любой сложной системе изменения целого могут быть описаны через свойства его частей. Если вы знаете части, их базовые свойства и механизмы взаимодействия, то можете вывести, по крайней мере в принципе, динамику целого. Поэтому существовало правило: чтобы понять любую сложную систему, ее нужно разделить на части. И сами части могут быть описаны не иначе как путем их дальнейшей фрагментации. Но если эту процедуру продолжать долго, то в какой-то момент вы неизбежно столкнетесь с базовыми «строительными кирпичиками» — элементами, веществами, частицами и т. п., — свойства которых дальше не поддаются объяснению. Из этих «кирпичиков» с их фундаментальными законами взаимодействия вы могли бы построить целое и объяснить его динамику свойствами составляющих. Это началось еще в Древней Греции во времена Демокрита; потом эти представления были закреплены Декартом и Ньютоном. Они считались общепринятыми вплоть до ХХ в.

В новой парадигме соотношение между частью и целым более симметрично. Если свойства частей помогают понять целое, то и сами они могут быть поняты только через динамику целого. Целое первично. Если вы понимаете его динамику, то можете — по крайней мере теоретически — вывести из него свойства и модели взаимодействия всех его частей. Эта перемена произошла в науке, прежде всего в физике, в период становления квантовой теории. Именно тогда ученые, к своему удивлению, обнаружили, что не могут больше использовать понятие части — такой, например, как атом или частица — в классическом значении. Части не могли больше четко определяться. Их свойства менялись в зависимости от контекста.

Постепенно физики начали понимать, что природу на атомном уровне нельзя представить как механическую, составленную из «фундаментальных кирпичиков». Скорее, это сеть отношений, и в этой взаимосвязанной паутине вообще нет частей. Что бы мы ни назвали частью, это будет только паттерн, обладающий некоторой устойчивостью и поэтому попадающий в сферу нашего внимания. Гейзенберг был так впечатлен новым пониманием соотношения между частью и целым, что даже свою автобиографию назвал Der Teilund das Ganze — «Часть и целое».

Осознание единства и взаимосвязи всех вещей и событий и понимание любого сущего как проявления фундаментальной целостности — важнейшая общая черта всех восточных мировоззрений. Мы можем даже сказать, что это сама суть таких учений, да и вообще всех мистических традиций. Всё сущее — взаимозависимые, неразделимые и преходящие паттерны одной высшей реальности.

Второй признак новой системы научных взглядов и воззрений — переход от мышления в категориях структуры к мышлению в категориях процесса. Согласно старой парадигме, существуют фундаментальные структуры, а также силы и механизмы взаимодействия между ними. Из всего этого образуются процессы. В новой парадигме процесс воспринимается как первичная категория, а любая структура, которую мы наблюдаем, есть проявление протекающего в ее основе процесса.

Категория процесса заняла в физике важное место благодаря теории относительности Эйнштейна. Признание того, что масса есть форма энергии, привело к исключению из научного оборота таких понятий, как материальная субстанция и фундаментальная структура. Субатомные частицы не состоят из какого-либо материала: это паттерны энергии. А та связана с активностью, процессами, и это значит, что природа субатомных частиц в основе своей динамична и изменчива. Когда мы наблюдаем частицы, то не видим в них ни субстанции, ни фундаментальной структуры. Мы видим динамические паттерны, беспрерывно превращающиеся друг в друга: нескончаемый танец энергии.

Мышление в категориях процессов — главный атрибут восточных мистических традиций. Большинство их концепций, образов и мифов включают время и изменение в качестве основополагающих элементов. Чем больше мы изучаем тексты индуистов, буддистов и даосов, тем очевиднее становится, что мир они представляют в категориях движения, потока и перемен. И именно образ космического танца Шивы, в котором непрерывно возникают и исчезают все формы сущего, открыл мне глаза на существование параллелей между современной физикой и восточным мистицизмом.

В современной физике представление о Вселенной как о механизме сменилось представлением о взаимосвязанном динамическом целом, части которого сильно зависят друг от друга и должны пониматься как паттерны космических процессов. Чтобы в такой взаимосвязанной паутине отношений выделить объект, мы должны перерезать какие-то из этих связей — и концептуально, и физически с помощью инструментов для наблюдения. И, поступая так, мы изолируем определенные паттерны и интерпретируем их как объекты. Например, если вы хотите идентифицировать электрон, вы можете разными способами и при помощи разной техники наблюдения оборвать его связи с окружающим миром. Соответственно, и электрон может проявить себя как частица, а может — и как волна. Всё зависит от того, как вы организуете наблюдение.

Эту решающую роль наблюдателя в квантовой физике установил Гейзенберг. Он полагал, что мы никогда не можем рассуждать о природе, не говоря одновременно о себе. И это третий признак новой парадигмы в научном мышлении. Я уверен, что он относится ко всем отраслям современной науки, и я хочу обозначить это как переход от объективной науки к науке эписистемной. В старой парадигме описания считались объективными, т. е. независимыми от наблюдателя и процесса познания. В новой же считается, что в описание природных явлений должна входить эпистемология — наука о познании. Пока у ученых нет единого понимания того, что можно считать истинной эпистемологией, но многие уже соглашаются, что она должна будет стать неотъемлемой частью любой научной теории.

Мысль о том, что процесс познания сам по себе является составной частью понимания реальности, хорошо известна каждому, кто изучает мистицизм. Мистического знания нельзя достичь путем отстраненного, объективного наблюдения. Оно предполагает участие наблюдающего и всего его существа. По сути, мистики идут даже дальше Гейзенберга. В квантовой физике наблюдатель и объект наблюдения не могут быть отделены друг от друга, но каждый из них различим. Мистики в состоянии глубокой медитации достигают такого состояния, при котором различие между наблюдателем и наблюдаемым исчезает полностью, субъект и объект растворяются друг в друге.

Четвертый признак новой парадигмы — по-видимому, самый глубокий и трудный для физиков. Он относится к известному с древних времен сравнению познания со строительством. Ученые говорят о фундаментальных законах, о фундаменте знания: оно должно строиться на прочном и надежном основании. Существуют базовые строительные блоки, фундаментальные уравнения, базовые постоянные, фундаментальные принципы. Уподобление знания сооружению, покоящемуся на прочном фундаменте, главенствовало в западной науке и философии тысячи лет.

Между тем фундамент научного знания не всегда такой уж основательный. Его не единожды подновляли, а несколько раз разрушали полностью. Каждая научная революция приводила к тому, что фундамент науки отчасти размывался. Так, Декарт писал о науке своего времени в своем знаменитом «Рассуждении о методе»: «Я пришел к выводу, что на таком зыбком основании не может быть построено что-либо прочное». И тогда же Декарт взялся за создание новой науки на незыблемом основании. Прошло 300 лет, и уже Эйнштейн написал в своей автобиографии: «Тогда возникло ощущение, что почва уходит из-под ног, и нигде не было видно никакой тверди, на которой что-то можно было построить».

Так на протяжении всей истории науки возникало чувство, что фундамент шатается, а то и рушится. Нынешняя смена парадигмы науки тоже вызывает такие ощущения, но теперь, возможно, это происходит в последний раз. И не потому, что больше не будет прогресса или перемен, а потому, что больше не будет фундамента. Мы можем прийти к выводу, что будущей науке не нужно основания, и заменить метафору здания метафорой сети. Подобно тому как мы видим окружающую нас реальность в виде сети отношений, наши описания этой реальности — понятия, модели, теории — образуют взаимосвязанную сеть, отражающую наблюдаемые явления. В ней нет ничего первичного или вторичного, как нет и фундамента.

Новое представление о системе знаний как о сети без фундамента очень неудобно для ученых. Впервые оно было четко сформулировано Джеффри Чу в виде бутстрап-теории частиц. Согласно ей, природа не может быть сведена к фундаментальным сущностям вроде «строительных кирпичиков» материи; она может быть понята только через свою самосогласованность. Вещи существуют в природе только благодаря их постоянному взаимодействию. И вся физика должна исходить из единого требования о том, что все составляющие природы согласованы друг с другом и с собой.

Джеффри Чу и его последователи разработали на основе бутстрап-теории развернутую теорию субатомных частиц и более полную философию природы. Философия бутстрапа отказывается не только от базовых «строительных кирпичиков» материи, но и вообще от фундаментальных сущностей: констант, законов или уравнений. Материальная Вселенная рассматривается как динамическая паутина взаимосвязанных событий. Ни одно свойство любой части этой паутины не фундаментально. Все они вытекают из свойств других частей, а структуру паутины определяет всеобщая согласованность их взаимосвязей.

То, что философия бутстрапа не признает никаких фундаментальных сущностей, делает ее, на мой взгляд, одной из самых глубоких философских систем Запада. Но она так непривычна для нашего традиционного научного мышления, что ее придерживаются немногие физики. А отказ признавать фундаментальные сущности — вполне распространенный подход в восточной философии, особенно в буддизме. По сути, различия между «фундаменталистами» и «бутстрапперами» в физике частиц имеют свою аналогию в контрасте между доминирующими течениями в западной и восточной философии. Сведение природы к ее составляющим восходит к древним грекам, в чьей философии оно утвердилось вместе с дуалистическими взглядами на «материю — дух». Для восточной философии всегда были характерны воззрения на природу как на паутину взаимоотношений при отсутствии фундаментальных сущностей. Самое ясное свое выражение и глубокую проработку эти взгляды получили в махаянистском течении буддизма. Поэтому, когда я писал книгу «Дао физики», я выделил поразительное соответствие между физикой бутстрапа и буддийской философией как один из важнейших пунктов.

Представленные выше четыре признака новой парадигмы в научном мышлении взаимосвязаны. Природа рассматривается как внутренне связанная динамическая сеть отношений, включающая в себя и человека-наблюдателя. Любая часть этой сети — всего лишь более или менее устойчивый паттерн. Соответственно, и природные явления описываются сетью понятий, среди которых ни одно не является более фундаментальным, чем другое.

Эти новые рамки рождают важный вопрос. Если всё связано со всем, как мы можем надеяться что-то понять? Если все природные явления взаимосвязаны, то, чтобы объяснить хотя бы одно из них, мы должны понимать все остальные, что невозможно. Превратить теорию бутстрапа или философию паутины в научную теорию можно, только допустив возможность приблизительного знания. Если нас устраивает приблизительное понимание природы, мы можем описывать так только избранные группы явлений, не обращая внимания на другие, как менее важные. Так несложно объяснить многие явления через некоторые из них. В результате можно понять отдельные аспекты природы приблизительно, не стремясь охватить всё и сразу.

Это очень важно для современной науки. И это мой пятый признак. Картезианская парадигма основывалась на вере в определенность научного знания, о чем однозначно заявлял Декарт. Новая парадигма признает, что все научные понятия и теории ограниченны и приблизительны. Наука не может обеспечить полного и однозначного знания. Ученые не имеют дело с истиной (если под ней понимать точное соответствие между описанием и описываемыми явлениями), они работают с ограниченными и приблизительными описаниями реальности. Самую красивую формулировку этого признака я нашел у Луи Пастера: «Наука продвигается вперед через попытки найти временные ответы на всё более острые вопросы, которые касаются всё более глубокой сущности явлений природы».

Если этот новый подход современной науки сравнить со взглядами мистиков, то здесь мы увидим одно из важнейших различий между ними и учеными. Приблизительное мистиков обычно не интересует. Их цель — знание абсолютное, понимание бытия во всей его полноте. Хорошо осознавая фундаментальную взаимосвязанность всех аспектов Вселенной, они понимают, что объяснить нечто означает показать, как оно связано со всем остальным. Поскольку это невозможно, мистики часто настаивают, что ни одно отдельное явление невозможно объяснить полностью. Поэтому в целом они стремятся не к объяснению, а к прямому, не включающему сознание восприятию единства всего сущего.

Шестой признак скорее выражен не в оценке новой парадигмы, а в призыве. Я уверен, что в условиях угрозы ядерной войны и разрушения нашей естественной среды обитания выживание цивилизации возможно, только если ей удастся радикально изменить методы и систему ценностей, которые лежат в основе современной науки и технологий. В качестве последнего признака, который должен характеризовать новую парадигму, я декларирую переход от доминирования и контроля над природой (включая человека) к философии сотрудничества и ненасилия.

В основе науки и технологий лежит вера в то, что доминировать в них будут мужчины. Я использую слово «мужчина» специально. Этим я хочу подчеркнуть глубокую связь между механистическим мировоззрением в науке с системой ценностей патриархата; ведь стремление контролировать всё и вся — чисто мужская черта. В истории западной науки и философии эта связь наиболее ярко воплощена в личности Фрэнсиса Бэкона[297], который в XVII в. защищал эмпирические подходы в науке страстно и агрессивно. Природу пора «затравить», писал он, «поставить на службу». Природу также необходимо «сделать рабыней», «бросить в темницу» и «под пытками выведать у нее все тайны». Это представление природы в виде женщины, из которой «выбивают» ее секреты с помощью механических орудий, напоминают «охоту на ведьм», распространившуюся в том же XVII в. Бэкон знал, о чем говорил, поскольку был генеральным прокурором при короле Якове I. В его лице мы видим важную и пугающую связь между механистическими подходами в науке и ценностями патриархата, которая оказала огромное влияние на последующее развитие науки и техники.

До XVII в. цель науки состояла в постижении мудрости, осознании естественного порядка вещей и обеспечении жизни человека в гармонии с этим порядком. В веке семнадцатом такой подход к изучению природы (его можно назвать экологическим) сменился на противоположный. После Бэкона целью науки стало достижение знания, которое можно использовать для господства и контроля над природой. Это продолжается и по сей день: наша наука и технический прогресс направлены преимущественно на достижение опасных и пагубных целей, не имеющих ничего общего с защитой Земли.

Нынешние изменения в мировоззрении требуют коренных перемен и в системе ценностей. По сути, речь о полной переориентации наших душевных устремлений: от намерения доминировать и удерживать контроль над природой до подходов, характеризующихся соображениями сотрудничества и ненасилия. Такие новые подходы подлинно экологичны и, что неудивительно, присущи духовным традициям. Прекрасно сказали об этом когда-то древние китайские мудрецы: «Кто следует естественному порядку, тот следует потоку Дао».

Критика в адрес «Дао физики»

Теперь хочу перейти к критике, которую встретила моя книга за минувшие годы. Меня часто спрашивают, как приняли основные идеи мои коллеги-физики. Как и можно было ожидать, сначала большинство из них отнеслись к книге с подозрением. Многих она испугала. Кого-то даже разгневала. Они высказывались в обидных, а иногда и откровенно злобных выражениях и в статьях, и в частных беседах. Так они выдавали собственную неуверенность.

«Дао физики» может восприниматься как угроза, поскольку широко распространены стереотипы непонимания природы мистицизма. В научном сообществе он обычно воспринимается как нечто расплывчатое, туманное, смутное и крайне ненаучное. Увидеть, как твою любимую теорию сравнивают с чем-то неясным, двусмысленным и даже подозрительным, естественно, страшно.

Этот ошибочный взгляд на мистицизм достоин сожаления. Если вы прочтете любой классический текст, связанный с мистическими учениями, то увидите, что глубокие переживания никогда не описываются как смутные и размытые. Они всегда ясны. Типичными выражениями для передачи мистического опыта становятся фразы вроде «и спала с глаз пелена неведения», «исчезли заблуждения», «прояснилось зеркало ума», «чувствуется ясный свет», «ощущается ни с чем не сравнимая полнота пробуждения». Мистическое восприятие выходит за рамки рационального мышления, поэтому ясность в его передаче имеет необычную природу. Но в самом мистическом опыте нет ничего расплывчатого. Термин «просвещение», которым была названа эра новых картезианских подходов в науке в XVII в., в европейских языках означает и «просветление», которое является одним из древнейших и самых употребительных терминов для описания мистического опыта.

К счастью, ошибочное понимание мистицизма как чего-то неясного и туманного уходит в небытие. Восточная философия вызывает интерес у всё большего числа людей, а медитация перестает быть предметом насмешек или подозрений, и научное сообщество тоже более серьезно смотрит на восточный мистицизм.

Теперь обобщу самые распространенные критические замечания в адрес «Дао физики», с которыми мне приходилось встречаться на протяжении последних 15 лет. Но прежде всего я с удовлетворением констатирую, что ни один из моих коллег-ученых не нашел ни одной ошибки в моем изложении представлений и концепций современной физики. Некоторые были не согласны с акцентами в оценках текущих событий в науке, но фактических ошибок, насколько мне известно, не отмечал никто. Так что с этой стороны книга проявила себя хорошо.

Есть два серьезных замечания в адрес моей концепции, которые я слышу чаще, чем другие. Первое основано на том, что завтрашние открытия могут сделать несостоятельными сегодняшние факты. Как же можно, спрашивают критики, сравнивать нечто столь преходящее, как современные физические модели, с мистическим опытом, который считается вневременным и вечным? Не означает ли это, что истины мистицизма тоже могут либо устоять, либо пасть с появлением новых теорий физики?

Аргумент звучит серьезно, но основан на непонимании природы научного исследования. Критики правы в том, что в науке нет абсолютной истины. Всё, что говорят нам ученые, излагается в ограниченных и приблизительных описаниях, и именно они улучшаются в новых достижениях науки. Но при этом наше знание не изменяется произвольно. Каждая новая теория вполне четко соотносится с предыдущей, хотя в ходе научной революции это может долго оставаться неочевидным. Новая теория не делает предыдущую несостоятельной, она только снижает приблизительность знания. Например, квантовая механика не показала, что механика Ньютона ошибочна. Она показала лишь, что ньютоновская физика ограничена.

Необходимо подчеркнуть: когда теория проникает в новую область знания, уменьшая приблизительность нашего постижения действительности, не все концепции старой теории отбрасываются. И именно те представления в наших современных теориях, которые не будут отброшены, лучше всего соответствуют идеям мистических традиций.

Я могу сказать это даже о ньютоновской физике. Одно из главных, а может, самое главное и, несомненно, самое знаменитое открытие Ньютона состоит в том, что в мире царит универсальный порядок. Легенда гласит, что во время внезапной вспышки озарения — когда с дерева на него упало яблоко — Ньютон осознал, что яблоко притягивает к Земле та же сила, которая притягивает планеты к Солнцу. Это стало началом ньютоновской теории гравитации. И ее центральную идею — о том, что повсюду во Вселенной царит единообразный порядок, — не опровергла ни квантовая механика, ни теория относительности. Наоборот, новые теории только подтвердили и даже укрепили ее.

Я полагаю, что так же два основополагающих положения современной физики — о существовании фундаментального единства и взаимосвязанности во Вселенной, а также о внутренней динамической природе всех явлений природы — не будут опровергнуты никакими исследованиями. Они могут быть переформулированы, а многие концепции, которых мы придерживаемся сегодня, завтра сменятся другими. Но замена будет происходить последовательно и упорядоченно, и я не сомневаюсь, что основные параллели, которые я использую для сравнения физики с мистическими традициями, будут усилены — но не отброшены. Эта моя уверенность уже сейчас находит свое подтверждение, и не только в новых открытиях в физике, но и в последних достижениях в биологии и психологии.

Второе критическое замечание, которое я постоянно слышу, сводится к тому, что физики и мистики толкуют о двух разных мирах. Первые работают с квантовой реальностью, которая не имеет почти ничего общего с повседневными явлениями, а вторые — как раз с теми макроскопическими явлениями и объектами обычного мира, которые практически никак не соотносятся с миром квантовым.

Во-первых, необходимо четко осознавать, что квантовая реальность связана с макроскопическим миром. Например, одно из важнейших физических явлений, наблюдаемых в этом мире, — твердость вещества — прямое следствие определенных квантовых эффектов. Поэтому второй критический аргумент следует перефразировать и сказать, что мистики не работают с квантовой реальностью явно. А вот физики делают именно это.

Что же касается разговоров о двух различных мирах, то я считаю, что существует только один мир — этот пугающий и таинственный мир, как называет его Карлос Кастанеда. Но эта единственная реальность имеет множество аспектов, размеров и уровней. И физики, и мистики взаимодействуют с разными аспектами реальности. Первые исследуют уровни материи, вторые — сознания. Общее в их деятельности то, что эти уровни лежат за пределами обычного чувственного восприятия. А Гейзенберг учил: если необычно восприятие, то необычна и воспринимаемая действительность.

И вот перед нами физики, исследующие материю с помощью сложных приборов; и мистики, изучающие сознание с помощью сложных методов медитации. И те и другие достигают невероятных уровней восприятия, но модели и принципы, возникающие на этих уровнях, удивительно схожи! Связь между микроскопическими паттернами, как ее видят физики, отражает такую же связь между макроскопическими паттернами, как ее воспринимают мистики. И только когда мы изолируем эти паттерны в нашем обычном восприятии, мы можем идентифицировать их как отдельные объекты.

И еще одно критическое замечание, с которым я сталкивался не раз. Мои критики согласны с тем, что и физики, и мистики обращаются к разным уровням реальности. Но они утверждают, что уровень мистиков является более высоким и духовным и включает более низкий уровень физических явлений, а физический уровень не включает в себя духовную реальность.

Здесь начну с того, что ставить один уровень выше или ниже другого — значит мыслить в рамках старой парадигмы, т. е. образами материального здания, а не сети явлений. Впрочем, я согласен, что физики мало могут сказать о других уровнях или размерностях реальности: о жизни, душе, сознании, духе и т. д. Физикам нечего сказать, но науке — есть.

Я пришел к убеждению, что новая научная парадигма, которую я определяю этими шестью признаками, нашла великолепное выражение в теории живых, самоорганизующихся систем, которая выросла из кибернетики за несколько последних десятилетий. Ее основные творцы — Илья Пригожин, Грегори Бейтсон, Умберто Матурана и Франциско Варела. Она применима к отдельным живым организмам, а также социальным и экологическим системам и нацелена на создание единой концепции жизни, разума, материи и эволюции. Этот подход подтверждает уже известные параллели между физикой и мистицизмом и добавляет к ним новые, выходящие за пределы собственно физики. Это понятия свободы воли, концепции жизни и смерти, природы разума и т. д. Между ними существует глубокая гармония, что проявляется в теории самоорганизующихся систем и соответствующих концепциях мистических учений.

Последние достижения физики и будущие возможности

Пора рассмотреть нынешнее состояние и будущие возможности формулировки новой научной парадигмы. После того как я написал «Дао физики», произошли серьезные изменения в моем понимании роли этой науки. Когда я приступил к изучению процесса смены парадигм в других областях науки и понял, что все они опираются на механистическое мировоззрение ньютоновской физики, я понял, что именно новая физика станет идеальной моделью для разработки новых подходов и понятий в других сферах. Но одновременно с этим я осознал: это подразумевает, что уровень физики в некотором смысле более фундаментален, чем другие. Сегодня я вижу новую физику, особенно теорию бутстрапа, как специальный случай системного подхода к неживым системам. Хотя смена парадигмы в физике представляет особый интерес, сама эта наука уже утратила роль модели для других отраслей.

Я вижу будущую разработку идей, представленных в «Дао физики», в исследованиях параллелей не столько между мистицизмом и физикой, сколько между мистицизмом и другими науками. Фактически это уже происходит, и я хотел бы упомянуть некоторые из таких работ. В части параллелей между мистицизмом и нейрофизиологией стоит отметить работы Франсиско Варела, одного из основателей теории самоорганизующихся систем. Варела совместно с Эваном Томсоном создали книгу о вкладе, который буддийское учение о разуме может внести в науку о человеческом мышлении[298]. На сегодняшний день лучшим изложением идей Варела является книга «Древо познания», написанная им в соавторстве с Умберто Матурана[299].

Есть много работ, посвященных духовным аспектам психологии и психотерапии. Они составляют уже целое направление — трансперсональную психологию. На эту тему написаны книги Станислава Грофа, Кена Уилбера, Френсиса Вогана и многих других авторов. Есть среди них и такие, которые были созданы еще до «Дао физики». Обратную точку отсчета можно довести до Карла Юнга.

В социальных науках духовное измерение появилось с очерком Э. Ф. Шумахера «Буддийская экономика»[300], который был опубликован в конце 1960-х и с тех пор изучался многими группами и сообществами, а предложенные Шумахером положения использовались как в теоретических изысканиях, так и на практике. Тесно связанной с этим вектором развития социальных наук стало политическое движение, ориентированное на защиту экологии и известное как «движение зеленых». Я рассматриваю его как политическое проявление смены общественной культурной составляющей в новой парадигме. Духовное измерение этого политического движения обсуждает Шарлин Спретнак в своей книге «Духовное измерение в политике зеленых»[301].

Наконец, я хочу сказать несколько слов и о моем видении восточного мистицизма, которое тоже несколько изменилось за последние 15 лет. Прежде всего мне всегда казалось очевидным, и я писал об этом в «Дао физики», что те параллели, которые я провожу между физикой и восточным мистицизмом, вполне могут быть перенесены и на мистицизм западный. В моей следующей книге, «Принадлежность ко Вселенной», в соавторстве с Дэвидом Стейндл-Растом, обсуждаются некоторые из этих параллелей[302]. Более того, я уже не считаю, что Запад может принять восточные духовные традиции, не изменив их применительно к нашей культуре. Моя уверенность в этом укрепилась после встреч со многими восточными духовными наставниками, которые оказались не в состоянии понять некоторые важнейшие черты новой парадигмы, появляющейся сейчас на Западе.

Но я считаю, что и наши духовные традиции должны серьезно измениться, чтобы гармонировать с ценностями новой системы воззрений. Духовность, соответствующая новой реальности, которую я описал в этой книге, должна быть экологической, т. е. обращенной к Земле, и выйти за рамки патриархата. Такого рода новая духовность уже формируется многими группами и движениями — не только клерикальными, но и светскими. В качестве примера можно привести деятельность Меттью Фокса и его коллег из Колледжа святых имен в Окленде. Они развивают духовность, основой которой является творчество.

Таковы лишь некоторые события в текущем процессе становления новой парадигмы. Мой личный вклад за последние 15 лет — первая попытка комплексного представления новой парадигмы и ее возможных социальных последствий в книге «Поворотный пункт». Этот комплексный подход получил развитие в сотрудничестве группы выдающихся ученых в Институте Элмвуда, своеобразном «мозговом центре», занятом экологическими проблемами, который я создал вместе с ними.

Я познакомился с удивительными людьми, которым многим обязан. Когда более 20 лет назад я решил написать книгу «Дао физики», я выбрал путь, сопряженный с серьезным профессиональным, эмоциональным и материальным риском. Тогда я был одинок. Так же одиноки зачастую оказывались мои друзья и коллеги, которые решались на подобные шаги в своей области. Сегодня мы гораздо увереннее и сильнее. Мы встроены в многочисленные альтернативные социальные объединения и сети, которые составляют то, что я называю «восходящей культурой», и которые порождают множество движений, представляющих разные стороны одного и того же видения нашей реальности. Постепенно всё это сливается в мощную силу социального преображения нашего общества.