ОТДАЙ СВОЙ ГОЛОС!

Еще одним характерным моментом, который высветили американские выборы 2000 года, стала абсурдность спора о нескольких сотнях голосов, в то время как более половины населения вообще не пришли на избирательные участки. Еще хуже обстоят дела с местными и сельскими выборами, в которых давно участвуют не более 20% населения. Такая низкая явка избирателей затрудняет анализ процессов голосования, поэтому далее закономерности выборов будут рассмотрены на примере Бразилии, где участие в голосовании является обязательным. В октябре 1998 года более 100 миллионов бразильцев избирали президента страны, а также членов сената и конгресса (политическая структура Бразилии построена по примеру американской, что облегчает сравнение). Кроме этого, граждане Бразилии одновременно выбирали губернаторов и депутатов законодательных собраний в каждом штате.

Результаты этих выборов изучила группа исследователей во главе с Раймундо Коста Фильо из Федерального университета Сеара. Поскольку число избираемых в штатах депутатов очень велико, Фильо посчитал эту группу наиболее представительной и тщательно проанализировал данные выборов этих 10 535 представителей среднего звена управления. Больше всего его интересовала относительная доля голосов, поданных за каждого кандидата. Если бы выборы представляли собой случайный процесс (предположим, что избиратель решает, кому отдать свой голос, бросая монетку), то относительные результаты голосования должны были бы описываться гауссовским распределением. То есть большая часть кандидатов получила бы среднее количество голосов, а некоторые чуть больше или чуть меньше. Распределение вероятностей (зависимость числа кандидатов, получивших долю р общего числа голосов, от величины р) должно при этом иметь привычный колоколообразный вид. Разумеется, голосующие граждане не выбирают депутатов бросанием монетки, но, с другой стороны, число голосующих велико, а мотивы их поведения разнообразны и сложны, так что допущение о случайности выбора в действительности близко к реальности.

Доля от общего числа голосов

Рис 13.1. Статистика голосования на выборах 1998 года в Бразилии. Число кандидатов, получивших определенную долю голосов избирателей, описывается степенным распределением. Черные точки на рисунке относятся к результатам голосования в штате Сан-Паулу, а белые — к стране в целом. Обе прямые имеют практически одинаковый наклон.

Результаты обработки статистических данных были довольно неожиданными, так как вместо гауссовского распределения Фильо получил степенное распределение (рис. 13.1) с показателем, близким к -1, что, как говорилось ранее, в главе 10, обычно соответствует процессам самоорганизации. Другими словами, число кандидатов, получивших долюр общего числа голосов, обратно пропорционально величине/?. Аналогичное степенное распределение было получено при анализе результатов выборов в отдельных штатах, а также надежно воспроизводилось при разделении электората на подгруппы.

Наличие степенного распределения свидетельствует о том, что процесс голосования не состоит из миллионов независимых решений, принимаемых случайным образом[116]. Ранее уже отмечалось, что степенное распределение обычно характерно для процессов, в которых между «принимающими решения» элементами системы (в социальной интерпретации — агентами) существует достаточно сильное взаимодействие. При критических переходах в магнетиках играет роль именно степенное распределение размеров возникающих островков (так называемых доменов) с определенной ориентацией спинов, которые воздействуют на спины соседних атомов. В гипотетических «песочных кучах» каждая песчинка «выбирает», принять ли ей участие в лавине, исходя из ее взаимодействия путем столкновения и трения с соседними песчинками. Таким образом, мы можем предполагать, что наличие степенного распределения в статистике голосования свидетельствует о существовании какого-то влияния голосующих друг на друга.

Это утверждение группа социологов во главе с Тристао Бернардесом из Федерального университета Оуро Прето попыталась доказать, анализируя приведенные результаты Коста Фильо. Прежде всего была использована простая модель взаимного влияния голосующих, напоминающая привычную в физике решетку спинов в модели Изинга, т. е. на выбор голосующего воздействует его ближайшее окружение. Особенностью модели Бернардеса выступает то, что воздействие проявляется лишь при достижении некоторого «консенсуса» с окружением, который может быть назван, например, «критической массой» локального мнения. Один человек не может побудить окружающих голосовать так же, как и он, но группа из нескольких одинаково мыслящих людей — может.

Распределение голосов при компьютерном моделировании таких процессов практически совпало со степенным распределением для реального голосования. Более того, Бернардесу и его коллегам удалось даже получить требуемый наклон прямой в логарифмических координатах[117]. Все это доказывает, что голосование следует рассматривать в качестве группового, а не индивидуального решения.

Не стоит даже доказывать роль внешнего воздействия — друзей, коллег, соседей — в процессе принятия решения, причем не только при голосовании, но и во множестве других ситуаций. Каждый из нас выбирал место отдыха и смотрел кинофильмы или театральные постановки под воздействием отзывов и впечатлений друзей и родственников. Иногда даже не обязательно лично знать других людей, чтобы испытывать их влияние. Например, я лично не верю, что массовое стремление британцев к экологически чистым продуктам возникло спонтанно из-за того, что множество людей независимо друг от друга вдруг полюбили эти продукты. Такие массовые предпочтения всегда имеют некую основу, хотя нельзя отрицать и существование положительной «обратной связи» — законы рынка привели к быстрому росту массового производства новых продуктов, что сделало их более дешевыми и более привлекательными для покупателей. Нет также оснований полагать, что наши политические пристрастия не подвержены подобным влияниям.

Все сказанное заставляет, конечно, с некоторым скептицизмом задуматься о столь важных для нас понятиях демократии и свободы выбора. В любом случае ясно, что даже самые демократические выборы не сводятся к простому подсчету миллионов, независимо от принятых решений по какому-то поводу. Взаимосвязанность голосующих означает, что всегда очень сложно предсказать, каким образом общественное мнение будет реагировать даже на незначительные конкретные факты, предложения или стимулы к действию. Например, почти бесспорно, что очень небольшие различия во внешнем виде и поведении кандидатов или оформлении предвыборных мероприятий могут привести к существенному изменению числа поданных за них голосов.

Я всегда подозревал, что упомянутое поражение лейбористов на всеобщих выборах 1992 года в Великобритании было, по крайней мере частично, обусловлено коллективным «стадным» поведением избирателей, напоминающим аналогичное поведение трейдеров на финансовых рынках (см. гл. 9). Обсуждали ли люди между собой, что они не могут доверять лидеру лейбористов Нейлу Кинноку, или просто так чувствовало большинство нации, как бы то ни было, огромная разница между прогнозами и результатами выборов не может быть объяснена совокупностью независимых случайных решений[118].

Некоторые политологи для анализа и предсказания результатов голосования уже стали заимствовать идеи и методы физики, напоминающие описанную в предыдущей главе ландшафтную модель Аксельрода с разделением электората по нескольким партиям. Это позволяет получить для различных ситуаций топографические ландшафты, форма которых, как и раньше, определяется предпочтениями голосующих при оценке по нескольким параметрам. Такие методы имеют практическую ценность для политических партий, позволяя им соответствующим образом менять или варьировать политическую и экономическую «платформу» на основе количественных оценок в конкретных обстоятельствах. Понятно, что партийные лидеры могут менять свои лозунги в погоне за голосами избирателей, хотя одновременно они должны как-то демонстрировать принципиальность и придерживаться традиционных позиций своих партий.

Подобная так называемая пространственная модель была впервые разработана в 1950-х годах политологами Энтони Даунсом и Дунканом Блэком, которые адаптировали для своих целей аналогичную модель, созданную для описания процессов принятия решений в бизнесе. Главной идеей этой модели, долженствующей придать ей количественный, «научный» характер, было то, что каждый избиратель занимает определенную позицию по любому вопросу. Другими словами, если мы изобразим спектр возможных мнений в виде прямой линии, соединяющей крайние точки зрения, то каждый избиратель может быть помещен где-то на этой линии.

Кстати, распределение мнений или пристрастий вдоль некоторой оси координат является очень распространенным и наглядным. Например, практически любая оценка соотношения политических сил содержит общеизвестные термины «левые», «правые», «центристы» и т.д. Эта терминология возникла еще во времена Великой французской революции, когда в Национальной ассамблее (позднее переименованной в Конвент) депутаты рассаживались по группам в соответствии со своими убеждениями. Депутаты с самого начала разделились на две большие политические группировки, так что слева от входа в зал располагались якобинцы, сторонники Робеспьера (эта партия отличалась крайним радикализмом в политике и социальных реформах), а справа — столь же многочисленные жирондисты (сторонники сохранения существующего положения). Эта случайность расположения депутатов в Конвенте сохранилась в политическом жаргоне до наших дней, вследствие чего в политике левые силы обычно ассоциируются со стремлением к изменениям, а правые — с консерватизмом.

На самом деле, разумеется, современные политические партии редко могут быть разделены по столь простому, одномерному признаку. В современной предвыборной политике приходится учитывать множество различных, зачастую противоречивых или даже несовместимых требований, в результате чего пространственная модель превращает одномерную лево-правую картину в многомерную, где имеются оси мнений по каждому вопросу. Каждый избиратель может быть помещен где-то на каждой из этих осей. Другими словами, политическое «пространство» имеет столько измерений, сколько имеется принципиальных вопросов, и каждый избиратель может быть отображен точкой в этом многомерном пространстве в соответствии со своим мнением по каждому из этих вопросов.

Конечно, такая оценка определения политических пристрастий очень упрощенна, хотя бы потому, что большинство избирателей первоначально не имеют (или не могут точно сформулировать) своей точки зрения по каждому из пунктов избирательной программы. Однако даже простой подход позволяет выявить некоторые важные особенности избирательной кампании. Например, можно предположить, что отдельные партии имеют собственные представления о политическом ландшафте, а затем пытаются видоизменить свои программы, с тем чтобы привлечь максимальное число избирателей. Сказанное вовсе не означает, что все политики — циники, способные в погоне за голосами принять любую точку зрения, а лишь дает им возможность маневрирования. Обычно давно существующие партии, например, те же консерваторы и лейбористы, имеют сложившийся электорат и некие установившиеся «границы» на политическом поле, которые многие политики предпочитают не пересекать. Однако часто политикам приходится обращаться к общественности или к тем, кого либеральные политики Запада именуют в последние годы фокус-группами. Во многих европейских странах всем партиям ныне приходится вырабатывать или корректировать собственную политику по вопросам, наиболее волнующим общественное мнение, таким как иммиграция и преступность, т. е. по вопросам, бывшим ранее прерогативой правых партий.

Пространственная модель голосования остается важным инструментом изучения политических процессов еще и потому, что она позволяет наглядно описывать эффективность (или неэффективность) отдельных механизмов демократической системы. Например, в рамках этой модели легко рассматривать процессы поляризации или слияния политических сил, сравнивать возможности двухпартийной и многопартийной систем, а также прослеживать результаты последовательных политических действий по отдельным вопросам.

Одним из наиболее неожиданных результатов в исследовании процессов голосования является то, что демократические выборы вовсе не обеспечивают победу «наилучшего» кандидата. На первый взгляд кажется очевидным, что идеальная система голосования должна приводить к победе именно ту партию, чья политическая платформа наиболее близка к желаниям большинства населения. На самом деле определить истинное мнение большинства в «пространстве мнений» зачастую невозможно, что, кстати, первым отметил еще Аристотель. Даже в простейшем случае, например, при оценке общественного мнения по одной оси, т. е. лишь по одной проблеме, распределение голосов может иметь не один, а несколько пиков. Аристотель рассмотрел ситуацию, при которой в обществе существуют две доминирующие группы с принципиально разными предпочтениями: богатые и бедные. Идеально ли правление, которое удовлетворяет требованиям группы, которая в данный момент кричит громче? Или лучше избрать правительство, которое держит «среднюю линию» между двумя крайностями и не отдает предпочтения ни одной из групп? Аристотель пришел к выводу, что такое общество не может быть устойчивым. Для настоящей стабильности, говорит он, необходимо иметь большой «средний класс» с центристскими взглядами.

В своем самом первом трактате, посвященном проблемам голосования и выборов, Кондорсе еще в 1785 году (см. гл. 3) затронул другую очень важную проблему демократического выбора, отметив, что кривые предпочтений могут не иметь одного пика даже для отдельно взятого человека. Это утверждение представляется на первый взгляд странным, но всегда ли мы сами имеем единственное предпочтение? Если, например, мы имеем четкое мнение о допустимых расходах на содержание администрации, то предпочтем на выборах проголосовать за партию, которая обещает нам придерживаться по возможности этого уровня. Но иногда мы сами не знаем точно, чего хотим, и существуют ситуации, по отношению к которым мы, даже при долгом размышлении, не можем выработать четкой позиции. Например, в начале 1990-х годов, когда в бывшей Югославии разгорелись кровавые этнические конфликты, американская общественность не смогла выработать единой позиции, так как преобладали две противоположные точки зрения: часть граждан считала, что США обязаны предпринять массированную интервенцию для прекращения кровопролития, а другая — что США вообще не должны вмешиваться в эти события. Любые промежуточные действия казались просто бессмысленными, так как, например, посылка небольшого миротворческого контингента подвергала риску американских военнослужащих без надежды на окончание конфликта. Кстати, за двадцать лет до этого американское общество стояло на грани глубокого раскола почти по той же причине — я имею в виду войну во Вьетнаме.

В таких ситуациях, заключает Кондорсе, правление большинства (что, в сущности, и означает в нашем представлении демократию) не может быть стабильным. Он же рекомендовал такую организацию выборов, при которой каждый кандидат встречался с каждым по очереди в публичной дискуссии. В современной теории и практике избирательных процессов такие дебаты довольно популярны, в связи с чем участника дебатов, победившего всех соперников в личных встречах, называют победителем по Кондорсе. Нетрудно показать, что во многих случаях такой победитель не будет лучшим выразителем мнения различных групп избирателей, более того, имеются примеры, когда проигравший по Кондорсе (тот, кто проиграл все личные дебаты) оказывался в результате победителем на настоящих выборах.

Конечно, процедура голосования по Кондорсе представляет собой лишь альтернативу главному принципу определения простого большинства голосов. На самом деле процедура голосования может быть организована по различным схемам, изучением и сравнением которых занимается отдельная научная дисциплина, называемая теорией выбора. В качестве примера можно привести схему, которую предложил в конце XVIII века известный французский ученый Жан Шарль де Борда для процедуры выборов во Французскую академию наук. В соответствии с процедурой Борда каждый голосующий присваивал каждому кандидату некий ранг, равный количеству кандидатов, менее предпочтительных, чем рассматриваемый кандидат. Чем выше ранг, тем, естественно, более предпочтительным выглядит кандидат на фоне остальных. Победителем становился кандидат, набравший наибольшую суммарную оценку всех голосовавших. Этот метод представляет собой разновидность так называемого пропорционального представительства, однако он тоже далек от идеала, поскольку победа в нем зависит от рангов, которые приписываются явным аутсайдерам.

Понятно, что идеальная система голосования не должна приводить к явным несуразностям, и теория выбора как раз занимается оценкой логической совместимости предлагаемых методов. Например, конечный результат должен обладать математическим свойством транзитивности, т.е., если Избиратели предпочли кандидата А кандидату Б, а кандидата Б кандидату В, то кандидат А имеет безусловное преимущество перед В. Кроме того, результат выбора не должен зависеть от сокращения списка: если А выбрали из группы А, Б и В, то А должен становиться победителем и при выборе только между А и Б.

Проблема заключается в том, что ни один из механизмов голосования не удовлетворяет всем предъявляемым логическим требованиям, причем это обусловлено не тем, что мы пока не смогли придумать идеальный механизм, а тем, что такой механизм просто не существует. Американский экономист Кеннет Арроу когда-то предложил и доказал удивительную и даже шокировавшую многих специалистов теорему невозможности, в соответствии с которой единственным механизмом коллективного выбора, формально удовлетворяющим всем логическим требованиям и позволяющим выбрать один набор предпочтений (т. е. одного кандидата) из группы, является диктатура — правление одного человека. Очевидно, что в этом случае мы вообще не сталкиваемся с коллективным процессом! Похоже, что Арроу невольно и совершенно иным путем пришел к тому же выводу, что и Томас Гоббс три столетия назад!

Из парадокса Арроу вытекает, что не существует корректной альтернативы диктатуре. Так что мы вынуждены либо смириться с весьма нежелательными последствиями (включая неустойчивость всей системы) принятия решений простым большинством голосов, либо найти этому демократическому принципу достойную замену. В частности, внимание исследователей всегда привлекали различные усложненные схемы голосования, однако, к сожалению, пока ни одна из них не представляется достаточно ясной и защищенной от манипуляций. Другими словами, мы вынуждены признать, что демократия — весьма ненадежный и даже «скользкий» механизм управления. Для политических деятелей и общественности западных стран это утверждение представляется крайне неприятным, они лишь очень редко и с крайней неохотой признают, что демократия не является лучшей и даже в некотором смысле самой «честной» системой, но обычно при этом добавляют, что демократия (возможно) наименее подвержена коррупции.

Я хочу вновь напомнить, что все сказанное вытекает из моделей, в которых каждый голосующий действительно осуществляет независимый выбор. Статистический анализ, проведенный физическими методами, уничтожает и это упрощающее предположение, в результате чего перспективы создания действительно работоспособной и справедливой демократической системы выглядят еще мрачнее. Возможно, именно соображения такого рода привели в 1863 году канцлера Германской империи Отто фон Бисмарка к заключению: «Политика не относится к точным наукам»².