РАЗДЕЛЕННАЯ ЕВРОПА
Никто не поддержит идею игры в шахматы более чем двумя наборами фигур. Никому не придет в голову устроить футбольный матч одновременно между тремя командами. Мы не играем в трехсторонний теннис. Дело заключается не только в сложности организации таких соревнований, но и в более важном эффекте, связанном с психологией игроков, так как любые варианты соревнования трех участников заканчиваются одинаково — двое объединяются против третьего и быстро «громят» его, после чего соревнование превращается в обычное парное соперничество. Есть какая-то внутренняя неустойчивость в любом противоборстве с участием более двух главных игроков, на что, кстати, всегда указывают и жалуются политические деятели, вовлеченные в многопартийные дебаты и выборы. Даже в Великобритании, где десятилетиями на политической сцене доминируют лейбористы и консерваторы, их переговоры о коалиции со значительно более слабой партией либералов часто приобретают затяжной характер и оканчиваются ничем.
Эти соображения становятся поистине жизненно важными, когда играют не в футбол или шахматы, а в войну. В начале книги уже упоминалось, что различные формирования в армии Кромвеля объединяло лишь наличие общего врага — роялистов, вследствие чего сразу после исчезновения этого врага армия раскололась на враждующие группировки. Дважды в течение XX века почти все страны Европы объединялись в два огромных блока, безжалостно уничтожавших друга, а после Второй мировой войны лишь счастливая случайность и крепкие нервы спасли Европу и мир от чудовищного столкновения армий НАТО и Варшавского договора. Политолог и историк Кеннет Вальц суммирует представления о билатеральной, полярной сущности военного противостояния следующими утверждениями: «Любая игра или борьба политических сил, осуществляемая последовательно и жестко, с неизбежностью разводит игроков на политической сцене в два соперничающих лагеря. Именно при очень жестких условиях и под угрозой военных действий начинают формироваться объединения и союзы»3.
Как я уже писал раньше, многие рассматривают Вторую мировую войну как простое продолжение Первой. Озлобленная поражением Германия, на которую союзники возложили немыслимые репарационные выплаты, лишь ждала лидера, который воскресит тевтонские мощь и честь. В этом есть доля истины, но Германия сражалась не в одиночку. Италия, Венгрия и Румыния составили вместе с ней страны оси, которым в короткой, но крайне ожесточенной схватке чуть не удалось победить так называемых союзников, принадлежавших к другой обширной коалиции государств. Почему Европа раскололась именно таким образом? Возникли ли эти союзы спонтанно или в результате длительных, постепенных переговоров? Какими серьезными факторами геополитики диктуются эти объединения?
Попробуем применить описанную модель объединения ко Второй мировой войне, исходя из известных историкам данных. Прежде всего отметим, что в начальной ситуации было 17 стран, что дает нам 65 536 вариантов их разбиения на два враждебных лагеря, причем понятно, что некоторые из таких союзов выглядят исторически нелепыми (трудно представить себе условия, когда вся Европа объединилась бы против Эстонии), однако в целом проблема анализа политических коалиций Европы в конце 1930-х годов вовсе не проста или тривиальна.
Аксельрод и Беннет рискнули применить к этой задаче модель энергетического ландшафта. Основная трудность состояла в количественной оценке степени взаимодействия различных государств, т. е. сил, заставляющих конкретную страну выбрать тот или другой лагерь. Традиционно многие политологи и военные специалисты, иногда с мрачной иронией называющие себя реалистами, исходят из того, что любое государство рассматривает все другие государства в качестве потенциальных врагов, т.е. между странами царит постоянное «отталкивание». Для этого унылого взгляда имеется предостаточно исторических оправданий — от экономического соперничества до этнического или идеологического противостояния. С другой стороны, эти же факторы могут служить основанием для создания коалиции против третьих стран. Политолог Гленн Снайдер остроумно подметил, что политические союзы возникают из смеси «конфликтов и стремления к общению»4.
На языке физики конфликты и общение соответствуют силам отталкивания и притяжения между частицами, однако в любой задаче мы должны дать этим силам определения и как-то оценить их количественно. Эта задача весьма сложна, поскольку даже наиболее развитая в настоящее время так называемая неореалистическая школа в политологии не дает четких оценок взаимодействиям между государствами. Аксельрод и Беннет классифицировали и количественно описали все взаимоотношения между любыми парами европейских стран, исходя из политической, экономической и демографической ситуации в 1936 году, по шести следующим категориям: национальный состав, религия, территориальные притязания, идеология, экономика, предыдущая история. Например, в
1936 году некоторые государства были преимущественно католическими, некоторые — православными, а какие-то и вовсе атеистическими. Еще проще было разделить страны по идеологическому принципу и системе правления. Сходство, естественно, способствовало притяжению, а территориальные споры — отталкиванию между государствами, точно так же, как вооруженные конфликты в недавней истории (например, два последних фактора явно способствовали отталкиванию между Германией и Францией).
Разумеется, разложить страны по указанным «полочкам» гораздо проще, чем реально оценить степень противоречия или совпадения их интересов, однако Аксельрод и Беннет решили эту задачу простейшим образом, введя значения -1 для отталкивания и +1 для притяжения. Это выглядит совершенно произвольным, но авторам надо было с чего-то начинать.
«Размер» каждой нации — тоже неочевидный параметр. Многие исследователи используют численность населения или валовой национальный продукт (ВНП) государства, но авторы выбрали так называемый индекс национальных возможностей, рассчитываемый для различных государств американскими политологами с 1960-х годов. Этот индекс позволяет выразить «мощь» каждого государства на основе шести главных показателей, относящихся к демографии, а также объему военного и промышленного производства.
На этой основе Аксельрод и Беннет рассчитали энергетический ландшафт для 65 536 точек, соответствующих всем возможным военно-политическим союзам между странами Европы в указанный период при разделении на две противостоящие группы. Страны, входящие в одну группу, либо сами вступали в военные действия, либо подвергались нападению и оккупации со стороны стран другой группы[109].
При использовании таких критериев образовалось два основных лагеря — союзники (Англия, Франция, Советский Союз, Чехословакия, Дания, Греция, Польша и Югославия) и страны оси (Германия, Италия, Венгрия, Эстония, Финляндия, Латвия, Литва и Румыния). Трудно определить позицию Португалии, которая, оставаясь нейтральной, имела соглашение о совместной обороне с Великобританией, что позволяет отнести Португалию скорее к союзникам, чем к настоящим нейтралам — Швеции и Швейцарии.
Рис. 12.4. Две «энергетические» впадины на ландшафте возможных политических коалиций непосредственно перед началом Второй мировой войны. Более глубокая почти точно соответствует разделению европейских государств, которое действительно реализовалось в ходе мировой войны (в «неправильный» лагерь попали лишь Польша и Португалия). Вторая впадина описывает объединение всех европейских стран против Советского Союза
Полученный в результате расчетов энергетический ландшафт выглядит потрясающе. Имеются две широкие впадины[110] (рис. 12.4). Одна из них (более глубокая) соответствует конфигурации, почти точно совпадающей с раскладом сил в войне, различие сводится лишь к тому, что Польша и Португалия отнесены с странам оси. Совпадение представляется поразительным, так как вероятность такого случайного совпадения в данной модели составляет лишь около 200[111].
Впадина, соответствующая основной конфигурации стран, почти вдвое глубже той, которая описывает другую, тоже достаточно устойчивую конфигурацию с низкой энергией. То есть модель предсказывает, что при большинстве различных «начальных условий» рассматриваемая система европейских стран с большой вероятностью должна была «скатиться» к реально возникшему в истории состоянию. Существовала ли альтернатива такому развитию событий? Вторая впадина на рис. 12.4 описывает совершенно другую войну, в которой практически вся Европа, включая Великобританию, Францию и Германию, объединяется против Советского Союза, поддерживаемого только Югославией и Грецией из-за их антагонизма с Германией в новейшей истории.
Конечно, второй результат, как и любой прогноз, сделанный задним числом, выглядит не очень убедительно, однако при рассмотрении политической ситуации той эпохи стоит признать, что в предположении о войне объединенной Европы со сталинским экспансионистским государством в 1940-х годах нет ничего абсурдного. В конце концов, пакт Молотова — Риббентропа лишь на короткое время снизил взаимную враждебность между СССР и Германией, но вплоть до 1941 года формально сделал Францию и Англию врагами Сталина. Более того, в этих двух странах были очень сильны лозунги к прямому военному вмешательству Запада на стороне Финляндии во время нападения на нее СССР в 1939 году, и лишь недостаток военных средств помешал тогда Англии воевать одновременно против Германии и СССР. Даже после начала войны между Германией и СССР отношения Черчилля и Сталина оставались натянутыми (строго говоря, они даже ухудшились впоследствии, после вступления в войну Соединенных Штатов). Как писал историк Эрик Хобсбаум, в это время возникали «поразительные союзы, объединявшие вдруг Рузвельта и Сталина, Черчилля и британских социалистов, де Голля и французских коммунистов»5. В справедливости сказанного легко убедиться, проследив, как быстро и драматично разорвались все отношения между союзниками сразу после окончания войны.
Таким образом, ландшафтная модель демонстрирует, что война между Британией и Германией была наиболее вероятным, но вовсе не единственным вариантом развития международной обстановки, сложившейся к 1936 году. Поскольку противостоянию «союзники — страны оси» в модели соответствует более глубокая впадина, то существовала и большая вероятность того, что история пойдет именно этим путем. Однако при небольшом изменении баланса межгосударственных отношений все могло пойти и по-другому, Британия, например, вполне могла бы воспринять в качестве своего наиболее опасного врага не Гитлера, а Сталина.
Интересно обсудить мелкие неувязки в прогнозе. Как уже было сказано, Португалия попала в несколько необычную политическую и дипломатическую ситуацию. Что касается Польши, то ее попадание в «неправильный» лагерь объясняется тем, что она одинаково враждебно относилась и к Германии, и к СССР, ее опасения в полной мере подтвердили последующие события, когда СССР напал на Польшу через 16 дней после нападения Германии, после чего Гитлер и Сталин просто разделили Польшу между собой. Эта страна фактически подверглась двойному нападению, так что ее нельзя отнести в модели ни к какому лагерю (или, что то же самое, можно отнести к обоим).
Кроме того, связанная с Польшей «ошибка» объясняется еще и тем, что время прогноза относилось к 1936 году, так что учитываемый в модели «размер» государств успел за следующие три года значительно измениться, особенно в случае Германии, не только значительно усилившейся в военном отношении, но и присоединившей к себе некоторые дополнительные территории на юге и юго-востоке. Статистические данные за 1936 еще позволяют говорить о двух описанных и почти равноценных конфигурациях, а к 1938 году наиболее вероятной стала конфигурация, которая была реализована дальнейшим ходом истории. Незадолго до начала войны значительный рост «размеров» Германии увеличил степень ее отталкивания от Польши, что и привело последнюю в ту коалицию, к которой она стремилась изначально, так что можно полагать, что модель энергетического ландшафта правильно описывает образование политических союзов, и ее удивительно точный прогноз не является случайностью[112].
Разумеется, скептически настроенный читатель вправе предположить, что разделение Европы на два лагеря стало результатом заранее принятых решений, на которые почти не влияло развитие международных отношений. Успех ландшафтной модели в этом варианте представляется лишь кажущимся и даже несколько напоминает прогнозы «реалистических» геополитиков, которые строят схемы, исходя из представлений о всеобщей подозрительности и враждебности. В защиту модели можно сказать, что при таких «представлениях» она легко превращается в ландшафт, подобный спиновым стеклам, в котором стабильны не две, а сразу 209 коалиций, ни одна из которых вообще не напоминает реальный ход исторических событий.